Елена Арканджели - Алиа. Расстояние длиною в столетия

Тогда Лейла была для меня как сказочная фея. В отличие от практически всех чужих взрослых людей, ее присутствие ощущалось приятным, притягательным. Она показалась мне невероятно красивой. И еще одно делало ее волшебной. Пока Лейла задавала мне вопросы, я, отвечая на них, осмелилась скоситься направо, к тому, что пугало меня во всех людях. Чуть прощупала пространство и не увидела и не почувствовала ничего пугающего. Тогда я замолчала и хорошо сфокусировалась. То, что предстало моему внутреннему боковому взору, кардинально отличалось от проекций всех без исключения других людей. Там не было обычного лихорадочного снования одного на другой накладывающихся, размытых образов. А был легкий золотой свет и Лейла, улыбающаяся и внимательная, ровно такая, какая сидела напротив меня, только прозрачная.

Прошло где-то около десяти лет. До сих пор я не встретила повторения феномена ее внешнего экрана (так я называю изображение, создаваемое каждым человеком в моем боковом пространстве) и не нашла ему объяснения.

С того дня посещение волшебной усадьбы стало для меня редким праздником. Лейла договаривалась с мамой, забирала меня на несколько часов и привозила обратно домой.

Летом мы расстилали одеяло на зеленой траве под большим деревом. Лейла доставала из сумки разные домашние вкусняшки для меня и всегда благоухающие собранные на усадебном участке ягоды и фрукты, орехи, порезанные овощи и зелень. Иногда к нам приближался садовник и приносил только что собранные фрукты или ягоды. Мы ели, разговаривали, смеялись. Обычно Лейла задавала вопросы, я рассказывала, а она внимательно слушала, не отвлекаясь и всячески показывая мне, что ей интересно.

Как-то я осмелилась и задала вопрос:

– Лейла, почему у тебя нет детей?

В усадьбе и на ее территории я встречала только взрослых.

– У меня есть сын, – отвечала она, озаряя меня своей улыбкой. – Он уже давно взрослый.

Тогда для меня все было ясно. Сейчас я задумываюсь об этом лаконичном ответе. Ведь ей было не больше тридцати лет, может, начало тридцати. Если сын к тому моменту был уже взрослый, то у Лейлы была бурная молодость.

Я познакомилась с другими обитателями усадьбы. В доме еще живет Алексий. Видный мужчина лет пятидесяти пяти, наверное, Лейлин муж. Он очень хорошо сложен. Его мускулистое, атлетическое тело как будто отшлифовано. Алексий часто улыбается и шутит. По-доброму подшучивает над всеми и надо мной тоже. Я несколько раз слышала, как он шутя называет Лейлу, которая как минимум лет на 20—25 моложе его, «мам». Наверняка потому, что она очень заботлива. Однажды я стала свидетельницей того, как рядом с хорошенькими домиками по периметру территории были припаркованы пять чужих машин. Лейла прокомментировала мой немой вопрос:

– Это гости Алексия, он проводит с ними семинар.

Эльза и Юрген живут в пристройке. Эльза делает лучшие в мире блинчики во всех вариантах. С фруктами, медом, канадским сиропом. Несладкие, с нежным гуакамоле, помидорами, сыром, овощами гриль. А уж чего стоят летом ее прохладные, настоянные на душистых травах и ягодах лимонады в тяжелых кувшинах!

Юрген весь день без устали трудится над посадками, кустами и деревьями. Кажется, они его любимые дети. Иногда он, большой, несколько сутулый и неразговорчивый, ищет Лейлу и Эльзу, чтобы показать им новые побеги, или особенный помидор, или прекраснейший цветок. Эльза обычно отмахивается, говоря, что у нее нет на это времени. Лейла же берет меня за руку, и мы идем смотреть на очередное чудо природы.

Я была исключительно замкнутым и скрытным подростком. Мое странное ви́дение и связанные с ним не всегда приятные ощущения в присутствии других людей, постоянное волнение о том, что кто-то заметит, что со мной что-то не так, плюс пребывание с семьей в теплое время года практически во все выходные и праздники на загородном участке ничуть не способствовали развитию у меня общительности и доверчивости.

Но при всем этом к Лейле я не один раз бежала, жестоко обиженная отцом. Как всегда внимательно, долгим взглядом посмотрев в мое зареванное лицо, она делала шаг ко мне и просто без слов обнимала меня. Я тоже обнимала ее, и слезы лились и лились… Так мы стояли долго, и становилось легче, как будто боль растворялась в пролитых слезах, а рваные раны в душе затягивало тепло Лейлиного объятия.

Первый вопрос всегда звучал примерно так:

– Хлеб с медом либо с сыром или с тем и другим? Чай или какао?

Делая мне еду, Лейла задавала нейтральные вопросы о школе, о маленьком братишке, о моем увлечении балетом. И лишь потом, с ногами устроившись на огромном диване, мы разговаривали. Точнее, в основном говорила я, а Лейла задавала вопросы.

– Что произошло? Что ты чувствовала? Как ты думаешь, почему он так сказал/сделал? Что, по твоему мнению, он при этом чувствовал?

Она помогала, если я заходила в тупик.

– Осознай твое внимание и почувствуй им себя, а теперь перенеси твое внимание на твоего отца и почувствуй его, как только что себя.

Ее инструкции были очень странные и не укладывались в голове, но я просто послушно делала, как сказано, и неожиданно все получалось. Мне удавалось почувствовать высшую степень раздражения, скручивающую моего отца в рог. Я понимала вдруг, что не я вызвала в нем это не поддающееся смирению черное торнадо. Точнее, я, мое опоздание или плохо подметенный мною пол – все это было просто последней каплей, прорывающей тонкие границы его самообладания.

– Алиа, что бы ты могла сделать, чтобы это не повторялось? Что ты могла бы сказать? А если это повторится? Что бы ты могла думать, чтобы твоими мыслями помочь себе, направить себя?

Помню, в таком направленном Лейлой поиске выхода я поставила себе цель поговорить с отцом. Долго думала, на какой козе к нему подъехать, как не потерять нить того, что хочу сказать, как вообще привлечь его внимание, чтобы это не обернулось яростным раздражением и обвинениями в мой адрес. Я каждый день прокручивала в голове заготовленную речь, искала подходящего случая, но не решалась. Время шло, и тема переставала быть актуальной.

А потом случилось так, что мои родители ездили вместе по делам и оба оказались без ключей от дверей нашего дома. Мы с братом были в кино и отключили телефоны. Родителям пришлось поджидать нас у соседей.

От кинотеатра до дома было не очень далеко, и ни один из нас не подумал снова активировать телефон. Подходя к дому, я увидела снующего перед входом отца, который вышел от соседей посмотреть, не вернулись ли мы. Внутри меня вдруг все заледенело, но я успела подумать, что ведь все хорошо, что мама и отец будут очень рады, что я наконец сводила младшего на его желанный фильм.