Жанна Голубицкая - Тегеран-82. Побег

С этой мыслью я еще немного покрутилась в дворе, а потом под каким-то предлогом убежала домой. Мне не терпелось выразить родителям свои претензии.

Услышав хлопанье двери, мама появилась из ванной, показала на закрытую дверь спальни и приложила палец к губам. Я поняла, что братик-баятик уснул, а с ним, очевидно, и папа – потому что его ботинки по-прежнему стояли у входа.

Я заглянула в ванную. Мама стирала в тазу папины полотняные штаны и странную, похожую на халат, рубашку.

– А я знаю, что это! – запальчиво заявила я.

Мама стала очень медленно прополаскивать вещи под краном. Я догадалась, что оная тянет время, чтобы придумать, как выкрутиться. Поэтому пошла в атаку, не дав ей опомниться:

– Это афганская одежда!

Мама посмотрела на меня внимательно, затем также неторопливо повесила на веревку штаны, а за ними рубашку:

– Верно, это национальная афганская одежда. Штаны называются «шальвары», а рубашка – «перухан».

– А лунги где? – спросила я строго, чтобы она не думала, что меня можно вот так взять и провести.

– Лунги пошла на тряпки, – спокойно ответила мама. – Но есть еще пату, вот! – и она достала из таза тряпку побольше, чем лунги. – Другое ее название – «каиш», афганцы носят ее как накидку.

– А где папа это взял? – с моей стороны это была проверка на доверие. Если ответит, значит, доверяет. А что сразу не сказали – ну, значит, не могли. А вот если и дальше станет отпираться, это скажет о том, что за человека меня в этой семье не считают.

– Раечка где-то раздобыла, – спокойно ответила мама и добавила: – Все прошло успешно. Видно, твой папа и впрямь из баятов! – но в этот раз это прозвучало не с презрением, а с гордостью.

Все-таки иногда моя мама бывала достаточно умной, чтобы со мной не связываться. И, несмотря на то, что за человека меня частенько не считала, знала меня достаточно хорошо. Ее спокойной честности без дурацких увиливаний вроде «лучше бы об уроках думала!» мне вполне хватило, чтобы успокоиться и понять, что тему лучше закрыть. И больше к ней я действительно не возвращалась – не поддерживала ее с приятелями во дворе и не задала ни единого вопроса папе. Только не знаю, оценил ли это кто-нибудь.

Вечером 27-го декабря 1980-го года я сделала запись в своем личном дневнике – написала про нападение и про люстру, чтобы не забыть, свидетелем и даже участником какого события стала моя семья. Про папу на всякий случай писать ничего не стала: а вдруг это государственная тайна? И вдруг на наш дом тоже нападут, а я не успею сжечь свой дневник, и он попадет в лапы каких-нибудь английских шпионов?! Тем более что, по мнению булгаковского Воланда и нашего доктора-зуба, рукописи, как и анамнезы, не горят – поэтому, если хочешь сохранить что-то в тайне, доверять лучше памяти.

* * *

Когда мы встретили встретили Новый 1981-й год, в Иране все еще шел 1359-й.

1360-й год по Солнечной хиджре наступал в Новруз – 21-го марта 1981-го года.

Если бы не глухая светомаскировка на всех окнах зала встреча 1981-го в бимарестане была бы как две капли воды похожа на встречу 1980-го – столы буквой «П» на последнем этаже, веселящая газировка, самодеятельность, вечерние платья и дискотека. У нас была самая современная на то время стереоаппаратура, гитара и аккордеон, а вот телевизора с новогодним голубым огоньком не было. Этим мы радикально отличались от большинства советских граждан: новогоднюю ночь мы проводили не перед телевизором, поздравлений советскому народу от его «слуг» не слышали и выступлением отечественных эстрадных звезд не наслаждались. Весь официоз свелся к тому, что в последний рабочий день 1980-го года всех сотрудников посольства поздравил посол, а бимарестантов – раис, директор советского госпиталя. В новогоднюю ночь сотрудники оказались предоставлены сами себе. Посольские встречали Новый год небольшими компаниями, а бимарестанты, как всегда, устроили концерт и банкет в зале на последнем этаже нашего дома.

На новогоднем концерте наша сценка по рассказу Хосроу Шахани «Как ухаживать за мужем» вызвала всеобщий восторг, хотя мы почти не репетировали. В этот раз наш главный массовик-затейник Грядкин отказался руководить подготовкой новогоднего концерта, заявив, что у него «много дел на работе». Но мы-то знали, что он по уши завяз в деле рук своих – в любовном треугольнике с тетей Моникой и тетей Тамарой. Пассии Грядкина периодически забывались и грызлись между собой при всех, а потом по очереди «тяжело заболевали» и на какое-то время исчезали поля зрения. Разумеется, все вокруг все знали, но делали вид, что ничего не замечают. Тем более что на работе этих троих их амуры никак не отражались: Грядкин исправно вел своих урологических больных, тетя Тамара трудилась в гинекологическом отделении, а тетя Моника с утра принимала анализы, а потом исследовала их в лаборатории.

Оставшись без художественного руководителя, я взяла инициативу в свои руки – предложила остальным поставить сценку по выбранному мною рассказу. Рассказ был коротким и смешным: никто даже не заскучал, когда я зачитала его вслух, пока все нежились на декабрьском солнышке на лавке в маленьком дворе.

Когда все одобрили идею, я переделала рассказ в небольшую пьеску, добавив туда еще три «говорящие» роли – жены измученного заботой супруги Хабиба, доктора Хильдера Гавзера, раздающего советы в женских журналах, и разносчика этих самых журналов. Изначально рассказ Хосроу Шахани состоял лишь из беседы «несчастного Хабиба» с его другом, остальных персонажей главный герой только упоминал. Теперь же «проклятый доктор» выступал со своими советами не только со страниц женского журнала, но и являлся для поучительных бесед домой к своей читательнице, туда же приходил и разносчик женских журналов. Все действие для удобства я перенесла в одно место – в гостиную дома Мины-ханум и Хабиба-аги. В одном углу муж жаловался на жизнь своему другу, в в другом его жена принимала посетителей – то доктора, то разносчика. В финале сценки герои вступали в общую перепалку на тему, чего больше от женских журналов – вреда, пользы или макулатуры?

Макс сам выбрал роль навязчивого доктора, еще до того, как я успела ему ее предложить. Она и впрямь ему как нельзя подходила, и я изначально видела его в ней, но немножко стеснялась первой навязывать ему этого отрицательного персонажа. К счастью, Макс меня опередил со словами:

– Доктор – самый нормальный персонаж! Муж тряпка, жена дура, а он на них денежки зарабатывает!

Меня общим голосованием назначили «женой-дурой», а в «мужья-тряпки» мне достался Серега – как наиболее походящий по возрасту и темпераменту. Сочувствующим другом, выслушивающим жалобы Хабиба, стал Вовка-Бародар, а мелкий СахАр – разносчиком журналов. Оставалась Тапоня, ей, как я ни ломала голову, роли не хватило.