Жанна Голубицкая - Тегеран-82. Побег

И тут наша молчунья Тапоня неожиданно выступила с предложением, добавившим нашей постановке пикантности:

– А я буду женой доктора Хильдера Гавзера!

– Но в рассказе же нет его жены! – усомнился Макс.

На это Тапоня молча открыла принесенный мной сборник и зачитала вслух:

– «Месяцев шесть назад этот доктор – путь у него борода не растет – разразился целой серией статей (с которыми – я это точно знаю – ни он сам, ни его жена не согласны)». Вот, это Хабиб говорит. Значит, у доктора есть жена!

Поспорить с этим было трудно. Поэтому сценарий тут же слегка изменили – теперь «проклятый доктор» приходил в гости к жене Хабиба вместе со своей женой. В тексте имя ее не упоминалась, и я предложила назвать ее Моникой. Раз по сюжету Мина-ханум подписалась на западные журналы и доктора зовут по-европейски – Хильдер Гавзер, значит, и у жены его должно быть европейское имя. Смешно, конечно, было бы назвать ее Хильдур – как фрекен Хильдур Бок, домомучительница из книги про Малыша и Карлсона. Но женское имя Хильдур и мужское Хильдер на слух слишком похожи, зритель может запутаться. А Моника – имя хоть и иностранное, но одновременно простое в произношении и «сценичное, как сказала бы моя подружка Катька. Недаром же в «Кабачке 13 стульев» тоже была пани Моника. И у нас она есть, что обеспечит персонажу Тапони дополнительные симпатии зрителей.

На том и порешили. Я раздала всем листочки с текстом и велела учить роль. На каждого слов приходилось совсем немного, так что никто не упрямился, даже мелкий сахАр, который ненавидел что-либо учить. На том первая репетиция и закончилась.

А вторая репетиция все время откладывалась – сначала из-за снега, отвлекшего всех игрой в снежки и лепкой снеговиков, потом из-за нападения на посольство… И в итоге состоялась только днем 31-го декабря, перед самым выступлением.

Мы убедились, что слова свои все более-менее помнят. А если на сцене от волнения у кого-то они вылетят из головы, договорились импровизировать – лишь бы не теряться и не молчать. Решили, что о костюме для себя каждый позаботится сам.

Эта творческая свобода обернулась такими сюрпризами для самих действующих лиц и исполнителей, что я боялась, что мой «муж-тряпка» Хабиб-джан просто лопнет со смеху! Да я и сама периодически прыскала в кулак, что не очень вязалось с образом строго следящей за мужем Мины-ханум.

Началось все с того, что доктор Хильдер Гавзер явился перед зрителями в розовом вельветовом пиджаке своей мамы, ее же голубой фетровой шляпе с бантом и своих желтых джинсах – очевидно, так Макс представлял себе буржуазного доктора, пишущего в женские журналы. Вместо «здрасьте» «проклятый доктор» сходу посоветовал мне поставить мужу клизму, хотя по сценарию клизма была ближе к развязке. Пока я мысленно перестраивалась, выдумывая подходящий ответ, влезла жена доктора Моника в лице Тапони. Она была в мамином вечернем платье с блестками и держала его подол в руках, чтобы не споткнуться. Роль Моники состояла всего из пары фраз, но на деле она оказалась на редкость говорлива:

– Если мой муж начинает много выступать, я всегда сразу ставлю ему клизму, – заявила Моника-Тапоня. – Очень помогает!

В этот момент наш благодарный зритель уже громко гоготал, и нам с Серегой осталось срочно подстраиваться под внезапные изменения сценария:

– Ааааа, так ты мне мстишь, мерзкий докторишка! Я так и знал! – закричал Серега.

– Он хочет тебе добра, Хабиб-джан! – вступила я. – А Моника хочет добра ему!

Когда я назвала жену доктора по имени, в зрительно зале последовал новый взрыв хохота и отдельные выкрики с советами Хабибу отнести свои анализы напрямую Монике, минуя свою жену и ее мужа. Это неожиданно одобрил доктор в лице импровизирующего Макса:

– Дорогая Мина-ханум, – обратился он ко мне. – Не обращайте внимания на глумление людей, невежественных в вопросах здоровья. Мы с вами можем вместе писать статьи в женские журналы, а они пусть сколько угодно ставят друг другу клизму.

– Вот и будем, и будем! – громко пискнула Тапоня, все же споткнулась о свой длинный подол и упала прямо на Серегу, ближе всего к которому стояла. Несчастный Хабиб-джан подхватил супругу проклятого доктора и в растерянности замолчал.

Тут младший брат решил прийти на выручку старшему, заполнив паузу репликой разносчика журналов.

– Дайте мне сто туманов, или я больше не буду приносить вам журналы! – вдруг заявил СахАр, хотя в его роли ничего подобного не было.

– Хрен тебе! – вполне искренне ответил ему старший брат. – Никому не нужны твои дурацкие журналы, от них вред один!

– А ты мне, мне жалуйся, а не им! – это Вовка-Бародар вспомнил, что он никак не задействован в роли сочувствующего друга.

– А я и без ваших советов разберусь, что мне с моим мужем делать! – Мина-ханум в моем лице обиделась на доктора за то, что его жена упала прямо в руки моему мужу

К финалу все действующие лица окончательно отошли от своего первоначального образа, и сценка вышла страшно далекой как от исходного сценария, так и от сюжета рассказа Хосроу Шахани. Зато зрительный зал практически рыдал от восторга. Да и мораль у нашей пьески невольно осталась авторская – советы из журналов нужны только тем, у кого нет своей головы на плечах.

Несмотря на то, что наш худрук Грядкин в этот раз отказался от общего руководства подготовкой концерта, все кто обычно выступал на наших праздниках, свои номера все равно подготовили. Это был наш первый концерт после начала войны, и он показал, что бимарестанскую самодеятельность не задушишь, не убьешь. Только она стала еще более самодеятельной – в том смысле, что никто толком не репетировал, а по мере распития веселящей газировки в зрительном зале стихийно появлялись все новые желающие выступить. Они импровизировали на ходу, и это добавило программе живости и веселья.

Хор медсесетер исполнил свои коронные песни: самый большой фурор произвела «Кохана», где очень прочувствованно солировала тетя Моника. Пела она на украинском, половину слов я не понимала, но по всему было понятно, что песня про любовь – особенно, по виду сестры-мочи.

Потом вышел Грядкин, извинился, что в этот раз манкировал своей добровольно-принудительной должностью массовика-затейника и сослался на загруженность по работе. Ответом на это был такой дружный смех из зала, будто «объект гэ» удачно пошутил. Но Грядкин не смутился и заявил, что приготовил зрителям утешительный приз в виде стихотворения, которое сейчас продекламирует.

– Максимиллиан Волошин, читает Валентин Грядкин, – объявил он сам себя тоном профессионального конферансье. – «Любовь твоя жаждет так много, рыдая, прося, упрекая. Люби его, молча и строго, люби его, медленно тая…»