Жанна Голубицкая - Тегеран-82. Побег

Но Мартышке все нравилось.

– Он богатый! – заявила она.

– С чего ты взяла? – удивилась я.

Мартышка уставилась на меня с удивлением:

– Сколько ты, говоришь, за границей живешь? Почти три года? А богатого от бедного до сих пор отличить не можешь?! Значит, ты дура! – подытожила моя новоиспеченная подружка.

– Сама дура! – обиделась я.

– Да ладно, не обижайся! – Мартышка ущипнула меня за щеку прямо как недавно мелкого Вовку-Бародара. – Я же любя! Учись, пока я жива! Смотри на его левую руку. Что видишь?

– Часы вижу.

– Отлично! Какие это часы? Опиши их! – потребовала Марта тоном учительницы. Для полного соответствия ей не хватало только указки, которой бы она тыкала в причиндалы больного, говорящие о его материальном статусе.

– Не знаю, – растерялась я. – Часы как часы.

– Эх ты! – протянула Мартышка разочарованно. – Как же ты жить-то будешь?! Ладно, слушай сюда внимательно!

Мартышка сообщила, что первым делом следует смотреть на часы: они не должны быть дешевой японской «штамповкой». А у «нашего» пациента они и вовсе золотые. Издалека она точно сказать не может, но его часы похожи на швейцарские. Дальше – ботинки. У рассматриваемого объекта их нет, но ему позволительно – он лежит в больнице. Зато какие у него тапки! Кожаные, на модной пробковой подошве, такие тапки стоят дороже иных ботинок! Теперь шея и руки. Тут у нашего пациента тоже все в ажуре: на шее – толстая золотая цепь с кулоном, камешек в котором сверкает на солнце так, что видно издалека. Руки у него ухоженные, без «трудовых» мозолей, на пальцах аккуратный «мужской» маникюр – ногти идеальной формы и тщательно отполированы. На безымянном пальце правой руки кольца нет – значит, не женат. Зато на среднем пальце правой руки внушительный золотой перстень с россыпью камней. Все это, по убеждению Мартышки, красноречиво свидетельствовало о том, что «с деньгами у этого парня все в полном порядке».

– Ну, ты прямо мисс Марпл! – восхитилась я. – Но мужик с кольцом на пальце – это как-то не очень…

Мне всегда казалось, что кольца, за исключением обручальных, исключительно женские украшения. А мужчин они превращают в героев индийского кино. Но Мартышка так не думала:

– Это не кольцо, а типично мужской перстень! – заявила она со знанием дела. – Такие украшения либо из поколения в поколение по мужской линии передаются, если семья знатная, либо делаются на заказ, что тоже неплохо.

– Пижаму его тоже будешь разбирать? – полюбопытствовала я.

– А чего ее разбирать? – махнула рукой Мартышка. – Видно, что не казенная: дорогая шелковая мужская пижама, синяя в тонкую бежевую полоску. Халат из шелкового габардина, подобран в тон, синий на бежевой подкладке, мне все нравится! Вкус есть, такни дорогие!

– Ты разбираешься в тканях на глаз?! – я вспомнила уроки труда в московской школе, на которых учительница уверяла: чтобы распознать состав материи, ее надо поджечь. Если пахнет паленой курицей и сгорает дотла, значит натуральная шерсть. А если плавится, скатываясь в черные шарик, значит, синтетика. А моя новая подруга, даже не поджигая пижаму и халат пациента, знает, из чего они!

– А что в них разбираться?! – пожала плечами Мартышка. – Я и шью неплохо. И моя мама всю жизнь за швейной машинкой. Знаешь, как она шьет?! От «фирмы» не отличишь! Подружки в очередь к ней стоят! Она даже джинсы приспособилась отшивать!

– А моя не умеет, – вздохнула я.

– Зато твоя в приемном покое работает, поэтому остальная информация по нашему больному – с тебя!

– Как это с меня?! – обомлела я.

– Ну твоя же мама ведет журнал учета, – разъяснила свою мысль Мартышка. – Вот ты и вызнай у нее отделение, в котором он лежит, имя и номер палаты. Ну и возраст на всякий случай. Хотя это не имеет особого значения, на вид подходит, это главное.

– Моя мама теперь не каждый день работает, – со слабой надеждой отвертеться от поручения сообщила я. – Чтобы она на первичной записи полдня посидела, надо чтобы я все это время посидела с братом.

– Понятно! – воскликнула Мартышка и картинно почесала затылок. – А когда ее нет, кто на приеме сидит?

– Сарочка с Розочкой, – ответила я. – Это местный персонал, а заодно и переводчицы.

– Они по-русски говорят? – уточнила Мартышка. – Вот и отлично! У них и спросишь!

– Но как?! Что я им скажу? Зачем мне этот дядька? Они же маме потом расскажут!

– Конечно, это вам не уроки ботанить, – снисходительно усмехнулась Мартышка, ей нравилось подтрунивать над тем, как серьезно мы с Серегой и Максом относимся к занятиям со Светланой Александровной. – Это посложнее будет. Но не дрейфь, Марта тебя всему научит!

– Кстати, а почему не приехала твоя мама? – спросила я, чтобы перевести разговор на другую тему.

– Тебе какую версию – официальную или правдивую? – невозмутимо уточнила Мартышка.

– Ну, наверное, правдивую лучше… – замялась я. – Если не секрет, конечно.

Мне вовсе не хотелось становиться хранительницей Мартышкиных семейных тайн, но так уж вышло.

– На самом деле родичи мои на грани развода, а сюда мать проводила меня словами «катись к своему папашке», – сообщила подруга ровным голосом.

Ее интонация не выражала ровным счетом ничего, поэтому я даже не поняла, расстраивает ее такое положение вещей или нет?! Для меня бы развод родителей означал катастрофу! Вернее, я даже представить себе не могла подобный поворот событий! Хотя, конечно, у многих моих московских знакомых родители были разведены. Но в Союзе дети этого стыдились и предпочитали умалчивать – особенно, если отцы у них все же были, просто не жили с их мамами. Я заметила, что те, кто встречался с отцами только по воскресеньям, рассказывали о своих папах гораздо чаще, чем те, чьи кто жил с ними под одной крышей. И предпочитали не уточнять, что папы в их жизни случаются раз в неделю. А те, у кого место папы занимал отчим, в кругу сверстников не уточняли, что это не родной отец. В Союзе в почете была модель «крепкой семьи» и все пытались ей соответствовать, хотя бы на словах. Исходя из этого, я решила успокоить Мартышку и сказала, что хорошо, что ее родители только «на грани», а еще не развелись. Я уверена, что ее мама с папой помирятся и в их семье все наладится. Но Мартышке мой прогноз явно пришелся не по душе:

– Да упаси Бог! Нет уж, пусть лучше разводятся, да поскорее! Мне только лучше!

Я вытаращилась на нее в молчаливом изумлении.

– А что тут такого?! – спросила Марта с вызовом. – Чем в постоянных скандалах жить, лучше разойтись, и дело с концом! Мне-то к чему их ежедневные крики? И все это позорище – партком, профком, товарищеский суд… Надо мной в школе смеются! – неожиданно призналась она.

– А причем тут партком? – не поняла я.