Жанна Голубицкая - Тегеран-82. Побег

– Знаешь что? Тебе надо, ты и падай! Вот тебе мой скейт, мне не жалко. И сама, кстати, дура!

Мартышка молча ошарашено уставилась на меня. Она терпеливо выдерживала «паузу Станиславского» (как позже выяснилось, ее фирменную), пристально глядя мне прямо в глаза. Мне стало не по себе и я уже открыла рот, чтобы сгладить свой слишком бурный протест, но Мартышка меня опередила. И это была совсем другая Мартышка!

– Ну джаночка моя, – обняла она меня и нежно замяукала прямо как хитрая восточная женщина: – Джамиль-джан, ну что ты, я же пошутила! Я же хочу только одного – чтобы тебе было весело! Я не хотела тебя обидеть, ей-богу! И я не знала, что ты боишься падать! Прости! Это я дура! Нет, даже не дура, а дурища! Как я могла не подумать, что падать на асфальт – больно и опасно!

Наверное, я и впрямь слишком много общалась с мальчиками – потому что девочки на подобные дешевые уловки обычно не ведутся, а я повелась. Со всем пылом своего протестного поведения: что угодно, лишь бы наоборот:

– Это я-то боюсь падать?! – возмутилась я. – Да мне это раз плюнуть! Да хоть сию секунду! Меня Артур знаешь, как падать научил? По-спортивному! А его в зурханэ научили!

– В какой хане? – не поняла Мартышка.

– Не в хане, а в зурханэ – это типа тренировочного зала для борцов.

Как-то мы с папой ездили в Кередж (западный пригород Тегерана) и он перевел мне изречение, высеченное вязью на каменной стене древнего здания, мимо которого мы проезжали: «Боишься – не делай, делаешь – не бойся!».

Папа пояснил, что в этом здании находится «зурханэ» – заведение вроде спортивного зала, где молодые иранские мужчины совершенствуют свое тело, чтобы защищать дело революции. Сейчас там тренируются пасдары-добровольцы, а вообще «зурханэ» в Персии существовали испокон века, сюда ходили мальчики, желающие вырасти настоящими пехлеванами («пехлеван» – богатырь, борец, герой – перс.) – а это практически все без исключения иранские мальчики.

Подписи под изречением не было, но папа сказал, что историки приписывают эту цитату предводителю Золотой Орды Чингисхану.

– Это в честь него ансамбль назвали? – осведомилась я, вспомнив песни «Казачок» и «Москау», которые в то время очень любила.

– Наверняка, по крайней мере, других Чингисханов я не знаю, – согласился с моим предположением папа. – Чингисхан был удачливым завоевателем, а немцы это любят. Может, они так назвались, подразумевая, что их музыка завоюет мир. До всего мира им, конечно, далеко, но в Европе и Азии они популярны. А вот в Америке их не слушают.

– Почему?

– Американцы редко принимают европейскую музыку. Им ближе их исконные ритмы, основанные на негритянской музыке и на «кантри» – народных песнях белых переселенцев.

– Но они же из Европы и переселились!

– Да, но «кантри» – это в основном музыка ирландских фермеров. С тех пор в Старом Свете музыкальная мода сменилась. А «кантри» в Америке прижилось, впитав черты музыки аборигенов. Диско им на слух не ложится. Я в этом не силен, но мне дядя Володя объяснил, когда я к нему зашел и чуть не оглох от какофонии, которую он врубил на всю квартиру. Вот он и пояснил, что это американский рок для истинных ценителей современной музыки. А диско – это для дилетантов.

Я решила при случае расспросить дядю Володю подробнее.

Все это я, как могла, пересказала Мартышке.

– Ну вот видишь, какая ты умничка! – заворковала подружка. – Все умеешь, все знаешь! Давай, пока он не ушел. Ничего сложного, будешь мимо проезжать, возьми и завались ему под ноги!

Но заметив мой взгляд, тут же поправилась:

– То есть, это, конечно, сложно! Очень сложно! Сама бы я не сумела, поэтому придется тебе. Я тебя так люблю, так люблю…

Мартышка покрыла мою щеку мелкими поцелуями, словно щенок, тыкающийся мокрым носом в лицо хозяину. Как-то я наблюдала, как она таким же способом выудила из своего папы целых сто туманов на косметический набор. Мне бы никогда не дали столько, тем более, на косметику. В моем понимании Мартышка была гением человеческого общения.

Очень стараясь понравиться подруге, я хорошенько разогналась, просвистела на скейте прямо под боком у Мунрэкера так, что взвились полы его длинного халата, резко накренилась вправо и торжественно свалилась прямо ему под ноги. Должно быть, Артурчик недоучил меня спортивному падению, потому что коленку я расквасила так, что кровь проступила даже через плотные джинсы. Уже вне всякого сценария я сидела на асфальте у него в ногах и терла то коленку, то глаза, на которые наворачивались незваные слезы. Пациент сначала ахнул от неожиданности, потом присел на корточки, протягивая мне руку и приговаривая что-то на фарси. К нам уже бежала Мартышка, картинно крича на ходу: «О, господи, какой ужас! Ты жива? Говорила же я тебе, не гоняй на этой страшной штуке!» Подруга тоже присела рядом на корточки и кокетливо покосилась на Мунрэкера:

– Спасибо! – сказала она в расчете на то, что это слово понимают все народы мира.

– Я не нуждайс спасибо, – неожиданно ответил пациент на ломаном русском. – Я хотел помочь, но ничего не умел, не успевайт!

– Вот это удача! – заулыбалась Мартышка. – Вы говорите по-русски?

– Самый литл, чут-чут, – ответил Мунрэкер. – Мой бабушка русский, чут-чут, маленьки-маленьки меня учил!

Тут выяснилось, что Мунрэкер умеет улыбаться, показывая ровный ряд мелких острых зубов.

Про меня все забыли, пациент даже убрал протянутую было руку. Чтобы вернуть к себе внимание, я издала протяжный печальный стон. Коленка у меня и впрямь саднила. Пациент спохватился и снова подал мне руку. Я благодарно вцепилась в нее, вставать было больно. Его ладонь, как ни странно, оказалось крепкой и теплой. Почему-то я думала, что она у него холодная и склизкая как сельдь-иваси, какую присылала нам из Союза бабушка в плоской, похожей на гигантскую шайбу, жестяной банке.

– Позволяйт мне провожать вас в хоспитал, – смешно коверкая слова, изрек Мунрэкер, помогая мне подняться.

– Я сама… – возразила было я.

– Мы тебя проводим! – ласково улыбаясь, перебила меня Мартышка, и незаметно, но больно ткнула в бок.

– Спасибо! – тут же исправилась я. – Будьте так любезны!

Мартышка с Мунрэкером взяли меня под руки и повели к центральному входу в больницу. Единственное, о чем я мечтала, чтобы эту «картину маслом» не увидели мои родители или те, кто сможет им доложить. Еще я боялась, что Мартышке взбредет в голову проводить меня прямо до нашего травматолога, который уж как пить дать тут же позвонит моей маме.

К счастью, у самого входа моя подруга заявила, обращаясь к нашему новому знакомому:

– Ну дальше она сама добредет. А вы лучше расскажите мне о себе! Почему ваша бабушка знала русский?