Жанна Голубицкая - Тегеран-82. Побег

Мартышка покрутилась передо мной, путаясь в длинных красных лацканах, с которых, извиваясь от Мартышкиного кружения, будто из языков пламени скалились на меня черные дракончики.

– Эффектно! – признала я, завороженная драконьим танцем в огне алого шелка.

– Нужная вещь, особенно, если свидание получится, – заявила подружка. – Но над этим надо еще поработать.

– Я все продумала, – важно поставила меня в известность Мартышка. – Слушай сюда!

Она невозмутимо изложила свой план, выполнять который любезно предоставила мне. Я должна придумать предлог, чтобы заглянуть в приемный покой к Сарочке с Розочкой. Попить с ними чаю и между делом выяснить все о нашем пациенте. А до того, как мы узнаем его настоящее имя, подруга предложила дать ему прозвище, чтобы только мы понимали, о ком идет речь.

– Какие будут предложения? – осведомилась она.

– Мунрэкер! – с готовностью ответила я. Все равно про себя я его уже так называла.

– Хм, Мунрэкер… – повторила Мартышка. – Звучит неплохо. Но кто это?

– Это по-английски «Лунный гонщик», фильм про Джеймс Бонда, которого играет Роджер Мур. Наш больной на него похож.

– Везет тебе, ты инглиш знаешь! – вдруг с легкой завистью сказала Мартышка.

От этой неожиданной похвалы я растерялась. Наверняка у Мартышки в школе тоже есть английский, а раз она старше меня на три класса, то и знать его должна лучше, чем я. А я и в школу-то не хожу.

– Я его пока не знаю, но учу, – сдержанно ответила я. – А ты в школе какой язык изучаешь?

– Инглиш, какой же еще! – сообщила Мартышка пренебрежительно. – Задушили совсем со своим английским! Каждый день по уроку, а по средам – аж два подряд! Но я все равно не врубаюсь!

– Если у тебя каждый день язык, значит, у тебя английская спецшкола? – изумилась я.

– Ну да, – небрежно подтвердила Марта. – А что ты так удивляешься?! Или я похожа на ученицу интерната для умственно-отсталых? Только инглиш я ни в зуб ногой.

Мартышка захохотала, а я в сотый, наверное, раз подумала, что она какая-то совсем другая, не такая, как мы с Серегой, Тапоня, Бародар с СахАром, и даже на посольских детей она не похожа. Я-то привыкла гордиться своей английской спецшколой. И мне казалось, что это нормально, что все, кто сумел в нее поступить, этим гордятся. А те, кто, как выразилась Мартышка, «не врубался» в инглиш, этим не то, что не кичились, а всячески это скрывали. Родители тайком нанимали им репетиторов, лишь бы их не выгнали из нашей знаменитой школы. А за неуспеваемость по языку у нас отчисляли безжалостно, даже детей рабочих и номенклатуры, которые в других случаях, как правило, были неприкосновенны. Нам напоминали, что нашу школу создали по личному распоряжению министра иностранных дел Андрея Вышинского для нужд советской дипломатии и внешней разведки (см. сноску-8 внизу).

И тут такая Мартышка, которая семь лет удерживается в спецшколе, вовсе этим не гордится да еще и хвастается, что инглиш она «ни в зуб ногой»! Прямо инопланетянка какая-то!

Я испугалась, что мне придется служить при Мартышке с Мунрэкером переводчицей. А мне уже хватило трудностей перевода в случае с СахАром и «пендюшкой».

Следующие два дня мы торчали на «большаке», карауля «Мунрэкера». Он выходил на прогулку дважды в день примерно в одно и то же время. В первой половине дня он появлялся около полудня: минут сорок гулял вокруг фонтана, потом еще с полчаса сидел на скамейке с английской книжкой и затем уходил на обед. Во второй половине дня Мунрэкер выползал после тихого часа, где-то в половине пятого, и тут уж торчал во дворе до самого шестичасового азана и последующего «хамуша», когда садилось солнце, а следом в больничном дворе вырубались фонари.

Пока он накручивал утренние круги, я носилась вокруг фонтана на скейте, едва ли не сбивая нашего «богатого пациента» с ног. У Мартышки своей «доски», как мы называли скейт, не было, на мою она встать боялась, как я ни предлагала, поэтому она торчала рядом, подбадривая меня громкими возгласами. Но Мунрэкер упорно нас не замечал. Заложив руки за спину, он размашисто вышагивал в своем габардиновом халате, разглядывая асфальт под ногами и изредка поглядывая на свои золотые часы, которые так впечатлили Мартышку. В первый день пациент не удостоил нас даже взглядом, хотя мы честно терлись рядом и у фонтана, и у лавки в обе его прогулки.

На второй день, застав в поддень ту же картину, Мартышка заявила, что устала ждать и сейчас сдохнет со скуки:

– Вышагивает упорно, как робот, – прокомментировала она. – Небось, врач прогулки прописал. А в лавке уже дырку просидел! Ты когда будешь вызнавать про него, поинтересуйся заодно и диагнозом. Если он какой-нибудь сильно испорченный, мне такого не надо!

– Как ты себе это представляешь? – опечалилась я. Предстоящий визит в приемный покой стал моим страшным сном с того самого момента, как подружку посетила эта идея. – Я приду и спрошу: «Дорогие Сара и Роза, а не подскажете ли вы, как зовут вон того дядьку в халате и часах и чем он болеет?»

– Эх ты! – вздохнула Мартышка, всем своим видом демонстрируя крайнюю степень разочарования в моих способностях. – Про твою маму тут легенды слагают, как она у самого Масуда Барзани, не зная языка, телефончик взяла! А тебе теток, понимающих по-русски, имя человека спросить слабо!

– Барзани в горах прячется, откуда у него телефон?! – обиделась за маму я.

– Ну адресок вызнала, какая разница! – не сдалась Мартышка.

– Ну она же для журнала посетителей, а не для себя! – растерялась я.

– Кто знает… – задумчиво протянула Мартышка.

Я представила, как моя мама наряжается в свое лучшее платье, душится «Живанши» и направляется в гости в пещеру к главарю курдского народного фронта, и засмеялась.

– Чего ты ржешь? – насторожилась Мартышка.

– Я подумала, а вдруг твой Мунрэкер тоже какой-нибудь «барзани»? На курда он не похож, но, может, он шпион какой-нибудь?!

– Так шпион – это же классно! – оживилась подружка. – Тогда точно будет как в кино! Не зря мы его в честь Джеймс Бонда окрестили!

– За контакт со шпионом вышлют в Союз в 24 часа, – серьезно заметила я. – А там посадят.

Мартышка громко расхохоталась:

– Кого посадят? Тебя? Расслабься, в Советском Союзе уголовная ответственность наступает с 14 лет! Так что я больше рискую.

– Но за шпиона, кажется, не уголовная ответственность… – неуверенно возразила я.

– Во-во! – согласилась подруга. – Не знаешь, не нагнетай! Лучше делом займись. Такими темпами он раньше выпишется, чем нас заметит! Тебе надо упасть!

– Куда? – не поняла я.

– Блин, ну ты и дурочка! – рассердилась Марта. – Со скейта упасть. Ему под ноги.

При всем интересе к старшей подруге и неожиданно для меня самой во мне вдруг зародился «фирменный» дух противоречия: