Елена Касаткина - Взрастить чудовище. Следствие ведёт Рязанцева

– Так, так, так, очень интересно. Мне даже представить сложно, в каких ещё целях можно использовать сей аксессуар.

– Ну в каких целях могут использовать дети? В игре, конечно.

– В игре? – Лена захлопала длиннющими ресницами. – Это как же?

– Мы натягивали авоську на голову, руки просовывали в отверстия ручек и представляли, что мы рыцари.

– Ну и фантазия у вас. Я бы в жизни не додумалась до такого, – захихикала Рязанцева.

– Вот именно фантазия. Отсутствие игрушек очень способствовало её развитию, приходилось использовать то, что было под рукой.

– Хотя я тоже в детстве цепляла на голову мамин шарф, будто это у меня длинные волосы и пела в расчёску.

– В какую расчёску?

– В круглую. Такая щётка, знаете? Представляла, что это микрофон, а я певица.

– Да, в фантазиях мы можем с вами посоревноваться.

Заливистый смех заставил оглянуться посетителей за соседним столиком. Лена покраснела и, с трудом удерживая эмоции, полушёпотом произнесла:

– Представила эту картину – вы в авоське, и я, поющая в расчёску, с шарфом на голове.

– Мда, – не удержался от смешка Махоркин. – Прямо рыцарь и принцесса.

Девушка в синей униформе с эмблемой компании подошла к столику.

– Что будете заказывать?

– Всё самое вкусное и питательное, – ответил Махоркин.

– У нас всё вкусное и питательное, – парировала официантка.

– Тогда мне курицу из картофеля… – начала диктовать Лена.

– Из какого ещё картофеля? – Официантка удивлённо приподняла бровь. – Что вы выдумываете?

– Ничего я не выдумываю, вот здесь же ясно написано. – Лена ткнула пальчиком в меню. – Курица в ажуре из картофеля.

Официантка уставилась в меню, хлопая ресницами.

– Так это же не курица из картофеля, а картофель выложен вокруг неё ажурно. А курица обыкновенная, мясная.

– Ну, слава богу, разобрались. Несите нам скорей этот ажурный картофель с мясной курицей, пока мы не запутались окончательно, – вмешался Махоркин, давясь от смеха. – И ещё это, это, вот это и компот.

– Компота нет, есть морс.

– Несите морс и эспрессо.

– Я столько не съем, – запротестовала Рязанцева, когда официантка принесла всё, что было заказано.

– Это вам кажется, вы ешьте и рассказывайте, только не торопитесь.

– Даже не знаю, с чего начать. – Сразу погрустнела Лена. От весёлого расположения духа не осталось и следа.

– Начните с салата.

– Да нет, я о деле. Вот вы говорите, что раньше только хорошее, а сейчас только плохое. Но вот дети раньше не пропадали, все жили одинаково, поэтому и выкуп требовать было не с кого. Я помню, мы целыми днями носились по округе, приходили домой заполночь, и родители не переживали. Зато сейчас на своей же придомовой территории исчезает ребёнок, и никто ничего не видел.

– Дети и раньше пропадали, но, вы правы, не с целью выкупа. Широкую популярность киднеппинг приобрёл только в 90-х, – согласился Махоркин. – А что, кто-то уже потребовал выкуп?

– В том-то и дело, что нет. Хотя ещё всё может быть, времени прошло не так и много. Но почему Воронец? Отец – руководитель престижный школы, знаменит успехами своих учеников. Мать – обычный воспитатель в детском саду. Есть ещё старший сын – студент военной академии, отличник, спортсмен. Вся семья характеризуется положительно. Сергей Воронец пользуется авторитетом среди коллег и учеников. Я заезжала в школу, все в один голос твердят, какой это хороший человек, причём совершенно искренне, это заметно. Мать Тамара Воронец – тихая, скромная женщина. Живут просто. Возможно, чуть лучше других, но не шикарно.

– А какие отношения были в семье? – Махоркин пил кофе и внимательно слушал всё, что ему рассказывала Лена. В его профессиональной биографии дел с похищением людей никогда не было.

– Замечательные! Со слов соседей, конечно. С родителями было трудно разговаривать, они в ужасном состоянии. Мать всё время плачет, отец не находит себе места, брат, кажется, впал в ступор. Я не стала их сильно тревожить, пусть немного успокоятся. Но, похоже, они ничего не знают и даже не догадываются, что могло произойти.

– Мне кажется, в версию похищения ради выкупа вы не очень верите?

– Даже не знаю. Всё может быть, конечно. С одной стороны, соседская девочка якобы видела, как Олю увезли на чёрной машине. Но насколько можно доверять рассказам маленькой девочки? С другой, увести ребёнка с участка так, чтоб даже присутствующие в доме люди не услышали ни звука. Там одна калитка только чего стоит.

– А что с калиткой?

– Скрипит, как несмазанная телега. Не услышать невозможно.

– Зря вы так думаете. Люди быстро привыкают к самым разным звукам, если слышат их постоянно.

– Возможно, вы и правы, – задумчиво произнесла Лена. – Но улик почти никаких. Только брошенная книжка. Не знаю с какой стороны приступить к расследованию. – За разговором Лена не заметила, как съела всё, что было на тарелке. Вокруг рта красным пятном размазался кетчуп, и выглядела девушка комично. – Александр Васильевич, боюсь, я не справлюсь.

– Про еду вы так же говорили, однако справились. – Махоркин достал из вазочки салфетку и принялся тщательно обтирать ей рот. Лена не сопротивляясь, как маленький ребёнок покорно ждала, когда ей вытрут губы. – Ну вот, теперь вы снова в порядке. Только не надейтесь, что я и дальше буду с вами нянчиться. Вы уже взрослая девочка.

– Обойдусь. – Лена выхватила салфетку из рук Махоркина и, скомкав, бросила в тарелку.

– Я хорошо помню своё первое дело, – совершенно серьёзно заговорил Махоркин. – Сейчас оно мне кажется простым, а тогда я, так же как и вы, не знал, за что хвататься. Сижу в кабинете, думаю, зря я в следователи пошёл, а на столе перекидной календарь. Я лист перевернул, а там под датой 9 сентября, цитата: «Сомневайся в ком угодно, только не в себе». Что это было? Знак свыше или простое совпадение, трудно сказать, но тогда это придало мне уверенности, и уже на следующий день дело сдвинулось с мёртвой точки.

– У меня нет перекидного календаря, – горестно вздохнула Лена, – только вороны за окном.

– Что? Какие вороны?

– Чёрные.

– Ну не расстраивайтесь, я подарю вам календарь… завтра.

В детстве Антон Спиридонов мечтал стать лётчиком, но в четырнадцать лет врачи обнаружили у него порок сердца, и с мечтой пришлось расстаться. Мальчик тяжело переживал это известие и, к моменту окончания школы, так и не смог определиться с будущей профессией.

Вечерняя Москва двухтысячных заметно отличалась от той Москвы девяностых, когда от безысходности он начал работать в такси. Несмотря на тяжелое финансовое положение большей части населения, работы у него хватало. Правда, клиентура была малоприятной, в основном барыги всех мастей, проститутки и всякая шпана, которая так и норовила прокатиться на халяву. Антон с ужасом вспоминал то время, когда без монтировки под креслом он на смену не выезжал.