Борис Целавин - Дорога из АДа

– Экскаватор нашёл, тебя нашёл, жить есть где, на кой мне коробка? Положить чего? Давай рюкзак возьму – больше влезет.

– Без коробки никак, у меня, вот, из-под макарон, сейчас и тебе в «По что» подберём.

Разговаривая со мной, она умудрилась, одеться, съесть бутерброды, заправить кровать, помыть чашки и уже, взяв в одну руку мой палец, а в другую свою коробку, потащила нас к выходу.

– И кто такой Цезарь? – тормоз, по сравнению с моей Глашей, – мысленно гордился я всю дорогу.

Возле трубы на площади, Аглая посмотрела на солнце, пошаркала туфлей о землю и, видимо, что-то решив, сказала:

– От тебя, там проку не будет, пока зайди на рынок, осмотрись, походи, потом сюда возвращайся. Чтобы обозначить «сюда», она поставила на землю свою коробку. – Понял?

– Понял, а ты?

– Я за твоей коробкой, а то хороводиться нечем будет.

II ЯВЛЕНИЕ ДЯДИ КОЛИ

На рынке по-прежнему было пусто, но кочаны на прилавках даже не завяли. – Пожрать капустки что ли для разнообразия? – думал я, выбирая кочан поаппетитней. Но, только я собрался разломать и съесть облюбованный кочан, как чёрт из табакерки откуда-то вынырнул Дядя Коля:

– Ты что, положи в зад, Манька ж завтра места себе не найдёт. Думаешь, что просто так кочаны? Это Манькин, дальше Петькин, вон там Фёдорыча. Понял?

– Честно? Ничего не понял, они одинаковые все.

– Как одинаковые, говорят же тебе вот Манькин, там Петькин… У вас там все что-ли соображают туго? Понимать надо раз объясняют – дядя Коля даже сморщился от досады. Мне стало неловко.

– Спасибо дядя Коля за науку, понял. Петькин вон тот? Правильно?

– А то, – смягчился Дядя Коля. – Соображать надо!

– Завтра то что будет?

– Да, чё поймаешь, то и будет, базарный день, вообчем. Ты тут варежку не разевай, ты там разевай, – он развернул меня за локоть в сторону ворот, – а то пролетишь. Пока я вглядывался, пытаясь угадать значение сказанного, Дядя Коля незаметно растворился среди прилавков за моей спиной.

Ещё минуту я оцепенело стоял с кочаном в руках. Потом бережно положил его обратно, стараясь попасть точно на то же место, откуда взял. Осторожно пошёл к выходу, разглядывая кочаны в поисках каких-нибудь надписей или пометок. Ничего. А в голове вертелось: «Этот Манькин, там Петькин, дальше Фёдорыча»…

На площади было уже многолюдно, и, несмотря на однообразные костюмы, присутствовала даже определённая пестрота, т.к. в руках у всех были разноцветные картонные коробки. Здесь в первый раз, не считая, дяди Коли, я увидел людей постарше, они тоже были похожи друг на друга, только у них ещё было какое-то отрешённо просветлённое выражение лица, как у монахов, но устремлённое не вверх, а внутрь.

Аглая достаточно чувствительно ткнула меня в бок: – Я тебе куда, сюда приходить сказала? А ты куда, сюда пришел? Сюда то, во-о-он где, – кивая по направлению «во-о-он где», она сердито сунула мне в руки совсем некрасивую белую коробку с черной надписью «ГОРСОР». – Ладно, пошли, ставить уже пора.

Действительно, люди стали выстраиваться вокруг трубы, образуя большой круг, когда он, наконец, включил в себя всех стоявших на площади, они поставили коробки перед собой, взялись за руки и пошли вокруг трубы по часовой стрелке.

– Ну что, вечером «Камасутра» с фитнесом, днём хоровод, весело живем, ребята, – размышлял я, по возможности, мысленно дистанцируясь от происходящего. Вдруг, кто-то крикнул:

– Вон, полетела!

Все остановились, одновременно подняли головы к верхушке трубы.

Действительно, там показалось точка, которая приблизившись, оказалась коробкой красно-коричневого цвета с большим кофейным зерном на всех четырёх боках.

– Макарыч, кажись, твоя, – сказали сразу несколько голосов.

Улыбающийся Макарыч, похоже, стоял напротив места падения коробки, обозначенного двумя полосатыми матрасами, лежащими друг на друге. Подхватив приземляющуюся коробку, он неторопливо отправился в сторону одного из домов. Все сдвинулись на одну коробку, и место Макарыча заняла, стоявшая за ним немолодая женщина, одетая, как и все её ровесницы, в темно-зеленую юбку и коричневый жакет. Она также ловко подхватила свою коробку и уступила место следующему.

Похоже, очереди тут все же есть, но уж больно завернутые. Как и всё остальное, впрочем, главное, как и везде: «Не раззевать варежку!» Вспомнив совет Дяди Коли, я сосредоточился на очереди, падающих коробках и вскоре поймал свою, она была ярко оранжевая с большой жёлтой лимонной долькой. Такой не было ни у кого.

– Ну, вот, а то—«ГОРСОР», – повернулся я к уже поймавшей свой «Зеленый горошек» Глаше, – куда дальше?

– Домой, нам еще в огороде порядок навести надо.

Огородом, как я понял, назывались четыре грядки перед домом, две с луком и по одной с капустой и морковью. Такие же точно грядки были перед всеми домами в Козявино.

– А что там наводить, там и так порядок.

– Ты меня агротехнике не учи. Полить надо, капусту подкулачить, морковку прикрасить, лучок повоспитывать.

– Интересно посмотреть на воспитанный лук.

– А у вас какой?

– Невоспитанный какой-то, быдловатый получается.

– Вот вы даете, лук – это что?

– ….?

– Овощная культура, – ответила она себе

– Культура, – машинально согласился я.

– А какая же культура может быть без воспитания?

– Возразить нечего, пошли воспитывать…

Пока мы воспитывали наши овощи, а потом ужинали, причём Глаша категорически запретила трогать коробки, которые принесли сегодня:

– Есть надо свое, то, что с рынка принесли, а это общее пока.

Пришло время собираться на снегоробье.

В «гараже», как я его стал называть, было шумно. Глаша терпеливо дождалась пока я вскарабкаюсь на сиденье и начала урок. Вот эту штуку нужно дёрнуть на себя, ткнула она во что-то типа ручки от каячного весла с прикреплённой к ней толстой цепочкой. С первого раза удалось извлечь только небольшой скрежет и отбить руку, но уже со второго всё заскрежетало, как положено.

– Тоже мне бином Ньютона, думал я, радуясь тому, как легко мне удается справляться с рычагами. Но минут через десять переползаний туда-сюда, поворотов и вращений Аглая велела меняться местами.

– Хватит, пора делом заниматься.

– А я?

– А ты ковшом учись работать.

– Как?

– Вприглядку.

Дальше всё повторилось в точности, как вчера, разве что чувствовал я себя менее разбитым и по дороге к дому даже разыграл что-то вроде прелюдии, щедро оказывая Глаше знаки влечения.

Издали я не понял, что на ней надето, но подойдя ближе, мысленно поздравил дизайнера.

– Это хорошо, что вы фиолетовый с белым!

– Почему? – немного опешила она.

– Вы можете залезть в заснеженный куст цветущей сирени, и вас не видно. Мы бросаем кошелек на веревочке, прохожий нагибается, а кошелек убегает. Зд о рово!?