Дарья Гущина-Валикова - Ничего, кроме личного. Роман

Мать внезапно умерла от инфаркта, когда Юля уже училась в техникуме, на озеленителя. Деньги на похороны собирали всем миром, если б не школа и не та самая благодетельница, подруга семьи – страшно подумать, что было б, настолько цены на это дело стали разорительными. Витька, разумеется, не дал ни копейки (да и откуда б?), зато устроил на поминках пьяный скандал…

– Ничего себе! – потрясённо произнесла Лада, когда она ей кратко (совсем кратко!) всё это изложила. – Но ведь ты там прописана… имеешь полное право на жилплощадь…

– Чтобы каждый день его мат выслушивать?

– Я имею в виду размен.

– Да он и слушать не станет. К тому же – квартира теперь совсем убитая, вряд ли бы кто позарился…

– Да-а, ситуация, – протянула Лада. И добавила: – Наверно, скажу банальность: жениха б тебе хорошего найти, москвича. Все бы проблемы тогда и решились…

Юля лишь плечами подёрнула. Конечно, банальность, да и с ложной притом предпосылкой. Она-то уже точно знает: полагаться нельзя ни на кого, кроме себя. Самый лучший человек может измениться так, что и не узнать будет, потому попадать в зависимость от близких – шаг опрометчивый. Впрочем, тебе и таким, как ты, это вряд ли понять – благополучным, абсолютно защищённым и уверенным в завтрашнем дне…

Лада, между тем, немного помолчала и сказала:

– Слушай, а хочешь, оставайся здесь, живи всю зиму, если не побоишься, конечно. Я-то много раз одна ночевала, и нормально. Иногда только бывало: странные какие-то звуки сверху, вроде как гул еле-слышный такой, даже не по себе слегка… Оказалось – это снежная масса при оттепели с крыши так тихонечко-тихонечко съезжать начинает… А вообще тут спокойно, и соседи нормальные, сама видишь…

Юля подумала, вспомнила общагу со всем её бардаком (в техникумовской, как ни странно, было и то лучше), громкую восточную музыку, которой, пополам с запахом анаши, замучили соседи-студиозусы с солнечного Кавказа, и решилась. И ни разу пока о том не пожалела. Наоборот, оценила, насколько ей повезло.

Впрочем, выгода у них с хозяйкой-работодательницей – вполне взаимная. Так что можно просто сосуществовать на паритетных началах и в душу друг другу не лезть. Ни к чему это совершенно.

На верхней палубе, где был сервирован фуршет, оказалось ужасно холодно; с другой стороны, чего же ждать от начала апреля? Лада поняла, что оделась, может, и уместно, но всё же чересчур легко. Теплоход только что отчалил от Краснопресненской набережной, откуда ещё неслись последние аккорды военного оркестра, сопровождавшего открытие навигации. Пёстрая публика, в которой она уже успела заприметить пару медийных персон, принялась веселиться сходу; некоторые, впрочем, прихватив тарелки-бокалы, спускались по лестнице вниз, погреться.

Раздался возглас: «Ну что, будем Белый дом брать?»; ответом стали приветственные вопли, а кто-то рядом принялся рассказывать, что мэрия уже обвинила хозяев этого плавучего клуба-ресторана, названного «Крейсер Аврора», в провокации, и запретила останавливаться у городских причалов.

Москва проплывала мимо серая, мрачная; такое уж время года, ничего не поделаешь. Через месяц-полтора, в мае, будет совсем другое дело, да и после неплохо. А уж если бабье лето выдастся удачным…

– Позволите? – раздалось над ухом. Стюард предлагал ей плед, который, оказывается, начали разносить дамам.

Очень кстати!.. Закутываясь, Лада заметила, что её исподтишка разглядывает, попивая шампанское, пожилой господин, и даже узнала, кто это – знаменитый адвокат, часто мелькающий по ящику как в специальных передачах, так и в дурацких шоу. Боже, какие серьёзные часы на запястье; что за манжеты, запонки, зажим для галстука! А костюм, небось, пошит в Лондонграде, не иначе. Сам же обладатель выглядит как-то мельче, невзрачней, чем на экране; кажется, так оно всегда и бывает. Хотя, Томилов…

Лада отказалась развивать промелькнувшую мысль, взамен постаравшись взглянуть на себя глазами сего адвоката (который, конечно, успел её просканировать до того, как задрапировалась поданным кашемиром): девушка среднего роста, облачённая в комплект из топа, рукав реглан, и зауженных брюк, цвет – «пыльная роза». Не первой уже юности девушка; пожалуй, приятная, однако, какой-то неформат в ней чувствуется… Толстой, конечно, не назовёшь, но пару-тройку кило можно было б и сбросить. Волосы неплохие, масти – ближе к светлой и, кажется, свои, натуральные, но чёлка, пожалуй, слегка отросла, вон, в который раз её поправляет; а пальцы-то, кажется, даже без маникюра, виданое ли дело! Или, может, это новая мода теперь у них – бесцветный лак, естественный вид? И макияжа почти никакого – оно, впрочем, даже по-своему хорошо, непривычно только… В общем, пригламуренна – но как-то не до конца, не полностью. И, похоже, – одна тут совсем, что странно.

– Простите, мы, случайно, не знакомы? Я могу запамятовать…

– Боюсь, нет.

– А… вы что же, без спутника?

– Спутник, увы, бросил и удалился по своим делам…

– Как можно!..

– А, впрочем, на ловца и зверь…

Лада кивнула на Октавина, что неторопливо протискивался к ней через толпу, небрежно помахивая кистью взмытой руки. И, как всегда, напоминая своим вежливо-сдержанным неудовольствием на челе какого-то киноактёра для характерных ролей.

Господин адвокат приподнял брови, переводя глаза с него на Ладу: похоже, Октавина он знал, и видеть его, должно быть, привык с несколько другими спутницами.

– Прости, задержался, – отрывисто бросил Октавин, подходя. – Пойдём вниз, стол заказан.

– Андрюша, привет, дорогой!..

– Здравствуйте, Викентий Матвеевич.

– Может, познакомишь со своей очаровательной дамой?

– Лада Алексеевна – мать моего сына. А тебе, думаю, господина Дальского представлять не надо?..

– Конечно. Очень приятно…

– Так вон оно что! Замечательно. И сколько ж у тебя, мой милый, этих сыновей-то?

– Да немного. Всего четверо.

– Ого! Ведь и дочки, кажется, есть?

– Не без того.

– Хо-хо! А вы, Лада (можно мне, старику, вас по-простому, без отчества?), чем занимаетесь?

– Пока – сыном, – сказала она. – А через месяц ещё огород прибавится…

– Замечательно! Самые достойные занятия для женщины. Вот бы все…

– Боюсь, Викентий Матвеевич, мы вынуждены вас покинуть…

– Конечно, Андрюшенька! Ступайте, милые, подальше из этой Арктики. Я скоро тоже…

Они спустились вниз, в ресторан с революционно-конструктивистским интерьером.

– А кухня, что, в духе военного коммунизма? – предположила она, усаживаясь за столик в, слава богу, тихом уголке.

– Тут итальянская, кажется, – ответил Октавин, рассеянно заглядывая в меню. – Не против?

– Ты же знаешь, я согласна на всё, кроме гадов морских и собачатины. Закажи сам что-нибудь, ладно?.. Ну, а теперь полюбуйся на младшего инфанта. Последняя фотосессия, – добавила она, когда официант отошёл.