Дарья Гущина-Валикова - Ничего, кроме личного. Роман

На что не упади взгляд – всё наводит на мысль о связи предмета с объектом. Неотступные эти гадания не дают ровным счётом ничего – только душу разъедают попусту. А он как был фантомом, так и остался, – даже просидев однажды напротив тебя минут двадцать пять подряд (дотронуться можно!), даже обращаясь персонально к тебе, даже улыбнувшись при встрече и на прощанье вполне приветливо… своей, типа, неповторимой улыбкой. Чуть заметной, чуть рассеянной, чуть застенчивой.

Ну, и что? Ну, и всё. Поминай теперь, как звали. Даже в чём одет был, не отложилось. Вместо черт – белый провал… Чёртова литературщина!..

Вот ведь участь, когда в мыслях всё время два фантома: что ушедший в мир иной Виталич, что пребывающий в мире сём, но тебе параллельном – то есть главным образом экранном – Томилов…

И только один Терентий – не фантом, а живая реальность, которую можно держать и не отпускать, тормошить, дуть в затылок, устраивая «взрыв на макаронной фабрике» – по крайней мере, в том цеху, где выпускают лапшу в виде спиралек… И лелеять надежду, что однажды они с ним смогут общаться всерьёз, как равные собеседники. Бог весть, конечно, когда ещё такое случится… Зато сейчас она к нему, малому-неразумному, отправится – и даже Веру Петровну отпустит пораньше. Когда возишься со своим дитятей, о глупостях забываешь. Она подняла руку, прося счёт.

Март перевалил за половину, но если в Москве весна ощущалась давно, то здесь, в посёлке, снег по-прежнему лежал плотно. А ночью опять здорово намело. Белой женщиной мёртвой из гипса наземь падает навзничь зима , – мысленно продекламировал Савва, взглянув с утра на двор. Вечно тут будет лезть в голову разная пастернакипь – место такое, думал он, разгребая снег лопатой. А как, интересно, классик справлялся с расчисткой своей подъездной аллеи – неужто каждый раз самостоятельно? Тут, вон, крошечный пятачок по сравнению с его пространствами – и то умаяться можно при таких заносах… Впрочем, у гениального дачника имелись домочадцы и даже, кажется, прислуга…

Освобождая от снега дорожку, Савва, однако, раскочегарился настолько, что ему и по завершении хотелось махать лопатой дальше и дальше. Не предложить ли услуги дворника кому-нибудь ещё? Было воскресенье, немного за полдень, но на стороне соседей царило полное безмолвие – похоже, дома никого.

Тогда он набрал номер Юлии и изложил своё предложение.

– А я как раз сама собиралась этим заняться, – пробормотала та, явно оторопев от неожиданного звонка.

– Так не начинайте! Иду к вам…

Машины сегодня нет, отметил Савва, походя к дому на Полежаева. (Неужели подсознательно ожидал увидеть? Признаться, так…) В доме напротив за забором заходилась истерическим лаем какая-то шавка. Там на крыльце он различил монументальную фигуру тётки в накинутом китайском пуховике, неотрывно, в упор его разглядывавшей. Что ж, сельская жизнь диктует свои порядки… Савва приветственно кивнул ей, как будто давней знакомой, прежде чем вступить на действительно знакомую и дружескую территорию.

Отсалютовав от калитки Юле, караулившей его в дверях, лопатой: мол, всё при мне, возвращайся в дом, занимайся своими делами, Савва сразу приступил к работе. Шавка смолкла, так что, время от времени приостанавливаясь, он мог слушать замечательную тишину, нарушаемую лишь негромкими редкими звуками: треском ветки, вспархиванием птицы, проезжающей где-то далеко машиной… впрочем, подобное длилось только до начала дальнего гула очередной электрички, накатывавшего чуть ли не через каждые пять минут. Те электрички, что не останавливались, трубили и грохотали особым образом, Савва уже умел это различать. Ощутимый шум и почти полная тишина чередовались в строгой последовательности. Летом плотный зелёный барьер всё смягчает, поглощает – но сейчас…

Чуть передохнув, он вновь споро принялся за дело. Не прошло и часа, как ровные, достаточно широкие дорожки были проложены – одна устремилась к крыльцу, две легли по сторонам, под окнами. Он перевёл дыхание, воткнул лопату в самый большой сугроб и начал отряхиваться.

Юля, вновь показавшись в дверях, принялась сбивчиво благодарить и, увидав, что он собирается уходить, жалобно вскричала:

– Заходите же… чай вскипел!

– Да спасибо, Юлечка, я не собирался вас от дел отвлекать…

– Нет, ну как же… Пожалуйста!

– Ну, хорошо – только одну чашку…

В прихожей она сказала:

– Вы раздевайтесь, руки мойте и вон туда проходите, а то я в столовой сегодня с рассадой вожусь, все поверхности заняты…

– Рассада, уже? – удивился он.

– Ну да, маргаритки, табак душистый, сальпиглоссис… ещё кое-что. Ведь март как-никак, пора…

Комната, где он оказался на сей раз, была довольно большой, светлой, окнами на три стороны: справа – на передний двор с плодами его трудов и дальше, через забор, на улицу, слева – на безмолвный сад, полностью занесённый снегом, и прямо – на видневшуюся поблизости, тоже над забором, серую крышу соседского дома. На эту сторону, помимо окон, в стене угадывался ещё один дверной проём, задрапированный какой-то разноцветной, разрисованной занавесью, – стало быть, тут имелся выход наружу, ныне либо заложенный, либо крепко запертый до лета; видимо, туда примыкало (примыкает?) ещё одно крыльцо, машинально определил Савва.

А все простенки в комнате занимали книжные шкафы либо открытые стеллажи; в одном месте стояла даже древняя этажерка, из тех, которые, как ему казалось, давно исчезли из быта. На самом большом книжном шкафу (кажется, это и есть ореховое дерево?), почти под потолком, выстроился ряд неких фигурок, бюстиков, безделушек, чуть ли не пресловутых слоников из допотопной мещанской старины, такой ныне трогательной. При этом у одного из окон стоял письменный стол с компьютером. Да, не дачная какая-то в этом доме чувствуется обстановка, а вполне городская, только слегка такая… старорежимная. Что ему как раз было по душе. И до чего просторно – прямо на большую семью, тоже из прежних каких-то времён…

Савве хотелось подойти и рассмотреть всё поближе, в первую очередь, конечно, книжные корешки – но тут торопливо вошла Юля с чайным подносом и попросила помочь, кивнув на круглый столик возле дивана. Савва снял с него вазу с сухим букетом и учебник – по дендрологии, как значилось на обложке; Юля водрузила поднос на вязаную шаль с кистями, которой столик был накрыт, забрала у него книгу и вазу, куда-то их пристроила, потом зачем-то включила торшер, притаившийся в углу, но тут же и выключила… Наконец, сама присела у письменного стола, развернув вращающееся кресло в сторону него, Саввы, расположившегося на диване.

– Как там Лада, приезжает иногда? – спросил он, опуская в чашку кружок лимона.