Александр Телегин - Роскошь ослепительной разрухи

Так пошли за днями дни. Утром она провожала Николая Александровича на работу, умывала и кормила завтраком тётю Нюру, которая каждый раз встречала её одним и тем же вопросом: «Ты кто? Что тебе нужно в нашем доме?», готовила старушке на обед какую-нибудь кашу, которой для экономии времени обедала и сама, смотрела телевизор, выходила на короткое время побродить по саду, наконец, приготавливала ужин для Коли, но уже без вдохновения.

– Коленька, – сказала она в субботу, – я уже неделю здесь и ещё не видела море. Пойдём сегодня на пляж.

– Да как же, Аленька? Мне на работу. С кем мама останется?

– Пусть Инна посидит.

– Она с семейством поехала на выходные в горы.

– Как жаль! Я так мечтала увидеть море!

– Алюша, давай так: я в понедельник дам объявление о сиделке, а пока чуть-чуть потерпи. Вот проведём уборку, наймём сиделку, будем каждый день ходить на море. А завтра я начну хлопотать о твоей выставке. Бьюсь о заклад – успех будет потрясающий!

Действительно, через несколько дней Николай сообщил, что договорился с директором городского музея о проведении в ближайшую субботу выставки её фотографий. Их обещал отпечатать в своём издательстве Колин старинный приятель и коллега по городскому законодательному собранию.

В субботу Николай Александрович уговорил Инну посидеть с матерью. Та долго отказывалась, говорила, что у неё дома полно дел, но в конце концов согласилась. Выставка должна была открыться в четыре часа, о чём было объявлено в нескольких номерах местной газеты, редактором которой тоже был Колин друг.

Альбина Николаевна очень волновалась, и в два часа поехала с Колей оформлять зал. Музей располагался на их улице в трёхстах метрах от моря в тени огромных деревьев, которые она никогда не видела в Сибири. Николай сказал, что это липы и каштаны. Вход в музей охраняли две пушки на тяжёлых литых лафетах, снятые с затопленных во время Крымской войны кораблей.

Времени до открытия выставки оставалось много, и двери выставочного зала были ещё заперты. Не оставалось ничего другого, как походить по музею, осматривая его экспонаты. В зале, посвящённом войне, увидели они морские мины: несколько небольших, круглых, чёрных и рогатых, а одну огромную, яйцевидную, высотой почти в человеческий рост, покрытую облупившейся розовой краской. Бойкий мальчишка Фединого возраста по рожкам вскарабкался на неё верхом и издавал победные клики.

Посмотрели макеты лидеров, крейсеров, эсминцев и подводных лодок, потом перешли в зал, посвящённый местной природе. Были здесь дельфины на подставках, катраны, какие-то огромные рыбины со свирепо-выпученными глазами, прочие жители моря помельче, но больше всего удивило Альбину Николаевну чучело волка, застреленного на льду Чёрного моря в пятьдесят четвёртом году, когда оно замёрзло на несколько километров от берега.

Наконец пришла женщина, представившаяся Еленой Алексеевной – тонкая брюнетка, в очках, одетая в строгий чёрный костюм и белую блузку. От неё исходил запах духов с нежным ароматом розы. Её волосы были гладко причёсаны и имели такой необыкновенный блеск, что в них отражался и переливался свет от окон и ламп.

Посетовав, что отпечатанные фотографии, доставленные только два часа назад, ещё лежат неразобранными у неё на столе, она открыла двери выставочного зала.

Картины были потрясающей красоты, а краски живее и ярче, чем казались на компьютере. Николай Александрович с Еленой Алексеевной пришли в неподдельный восторг и поминутно хвалили её. Она и сама видела, что сделанное ею великолепно, и когда Коля обнял и поцеловал её в копну волос, ей сделалось необыкновенно сладко, и вновь зазвучали струны, ожившие в её груди в тот день, когда он поздравил её с днём рождения.

Картины, которых было около тридцати, поместили в рамки – очень неброские и не отвлекавшие от того, что они окаймляли, и развесили по стенам.

И вот выставка открылась, вошли первые посетители, и Елена Алексеевна представила её как талантливую фотохудожницу из Сибири, сообщила, что выставка организована при содействии областного министерства культуры, зачитала положительные отзывы о её творчестве нескольких очень авторитетных в области, и совсем неизвестных ей деятелей, и закончила тем, что надеется на продолжение сотрудничества, на то, что она порадует ценителей искусства новыми работами.

После этого пришедшие стали ходить по залу, она прислушивалась, что говорят и слышала, что говорят только хорошее. Подошёл высокий старик, представившийся членом Союза художников России, и сказал, что глубоко тронут:

– В ваших работах всё прекрасно: и композиция, и освещение, но, кроме этого, в них есть самое главное, что делает картину искусством – душа. Позвольте поцеловать вашу руку.

Николай, отвлекавшийся на беседы то с одним, то с другим знакомым, подходил и спрашивал:

– Ты как?

– Коленька! Я счастлива! – отвечала она.

Люди уходили и приходили. Через полчаса в зале не осталось ни одного человека, кто слышал вступительное слово Елены Алексеевны. Николай у окна беседовал с бородатым молодым человеком, который с готовностью отвечал на все его тирады одной фразой: «Сделаем, Николай Александрович!».

Ей всё ещё хотелось услышать искреннее мнение зрителей, и она подошла к сделанной прошлым летом фотографии «Лунная композиция», у которой делились впечатлениями две молодые дамы – одна худая рыжая, другая полная блондинка:

– Кто такая эта Альбина Н…? – спросила рыжая.

– Не видишь, Р… здесь ошивается, – тихо сказала блондинка, склонившись к уху подруги.

Она сказала ещё что-то, но Альбина Николаевна не расслышала.

Рыжая хмыкнула и сказала:

– Кто бы она ни была, а ты сумеешь сфотографировать стрекозу на лунном небе?

– Нет не сумею, да и не хочу!

– Клянусь, во всём мире никто не сделал фотографии со стрекозой на фоне луны. Что говорить, её бог поцеловал – эту Альбину Н…! А Николай Александрович молодец, понимает в искусстве!

– А я его не люблю! Муж говорит, что он жулик, – сказала блондинка почти шёпотом.

– Завидует! – ответила рыжая.

После выставки человек десять, причастные к выставке, пошли в ресторан, где веселились до позднего вечера. Пили вино, произносили тосты в её честь, особенно усердствовал Николай Александрович, но в конце застолья неожиданно предложил выпить «за красавицу Елену Алексеевну, прекрасно проведшую это мероприятие». Взоры обратились на неё, и с таким же усердием, с каким только что восхищались ею, принялись восхищаться талантами музейной работницы.

На следующий день позвонила Юля – впервые за две недели:

– Юля, Юлечка! – обрадовалась она. – Ну как вы там?

– А ты как?

– У меня всё замечательно! Юля! Вчера Николай Александрович устроил выставку моих фотографий! Это было здорово! Меня так хвалили, называли настоящей художницей! Я счастлива! А вы-то, вы как? Как Феденька?