Александр Телегин - Роскошь ослепительной разрухи

– Верхнюю одежду и мокрый зонтик могли бы снять внизу, – высокомерно сказал Николай, глядя на неё сверху вниз.

Лицо сиделки дёрнулось и погасло:

– Извините, – прошелестела она и выбежала вон.

«Коля! Зачем ты так!?» – хотелось крикнуть Альбине, но она опять промолчала, а вслух сказала:

– Давай сходим к морю.

– Далось тебе это море! Успеем ещё!

– Тогда я одна пойду! – ответила она раздражением на раздражение.

– Иди.

– Я люблю гулять под дождём, – улыбнулась она, чтобы сгладить вырвавшиеся наружу отрицательные эмоции.

На лестнице она столкнулась с поднимавшейся Валентиной Викуловной. Она прятала в рукав скомканный платочек.

– Простите нас, ради бога! – тихо сказала Альбина Николаевна.

– Ничего, – шепнула сиделка.

На улице было мрачно, тёмной листвой шумели деревья, дождь стал мелким осенним. Со стволов пушек у входа в городской музей как слёзы капала вода.

Сердце учительницы забилось: сейчас она увидит море! Вот оно! За мраморным парапетом. Она вынула смартфон и сфотографировала его. Огромное Чёрное море! Небо над ним было тёмно-серым, и оно не было самым синим – скорее серым, или свинцовым. На берег набегали волны, с барашками на гребнях. Альбина Николаевна спустилась на безлюдный пляж. Песок был мокрым, бежево-серым. На нём чётко отпечатывались её следы.

Подойдя к самому берегу, она стала смотреть как гнались друг за другом волны: поднимались как солдаты в атаку, падали, разбивались, тонким слоем ползли вперёд, таща за собой пену, разглаживая песок; останавливались и откатывались назад. Но следом на помощь спешила следующая волна, подхватывала остатки разбитого войска, поднимала вверх и вновь обрушивалась на берег, чтобы разбиться.

Что-то было завораживающее в этом бесконечном наступлении-отступлении, и долго Альбина Николаевна не могла оторвать от него взгляда. Потом лихорадочно стала щёлкать камерой смартфона: море, небо, волны, которые с близкого расстояния оказались наполненные зеленоватым светом.

Домой идти не хотелось. Она пошла по набережной вдоль ряда розовых кустов. За розами на наклонной грядке зелёной травкой было выложено «31 августа».

«Кончилось лето, – подумала она, – Феденька завтра пойдёт в школу. А я не провожу его на линейку, не нарву букет из моих цветов – георгинов, астр и гладиолусов». И что-то тревожно кольнуло её под сердце. Зашла в кафе, выпила чашку горячего кофе, посидела в кинотеатре. Шёл скучный американский фильм. Не досмотрев, пошла домой.

Николай был у матери и о чём-то с ней ворковал.

– Как погуляла? – спросил он.

– Нормально. А где Валентина Викуловна?

– Сбежала наша Викуловна. Накормила мать завтраком и исчезла. Через час позвонила: «Я у вас работать не буду». Ладно, чёрт с ней, другую найдём! Потерпи ещё немного.

– Коленька, мне кажется, что ты и правда взял меня нянькой для своей матери?

– Аля! Мне оскорбительно, что ты так обо мне думаешь! Я ведь точно так же, как ты, в плену обстоятельств.

– Коленька, прости меня! Я устала, я ужасно устала! Но мне всё чаще кажется, что твоя любовь растворяется в наших буднях, как соль в воде.

И вот уже прошёл октябрь. С тех пор, как ушла Валентина Викуловна у них побывало ещё три сиделки. Одна ушла на следующий день, после того, как Анна Ефимовна, обозвав её неприличными словами, вылила на постель миску супа; вторая выдержала три дня и убежала, укушенная беспокойной старушкой при попытке спасти терзаемую ею наволочку; третья выдержала две недели, но была изгнана Николаем Александровичем, когда, вернувшись неожиданно рано, он застал её в подвале за дегустацией своего вина. Все трое, естественно, не получили за работу ни рубля.

Все труды по уходу за Колиной матерью опять легли на Альбину Николаевну. Постепенно, почти незаметно, остывала и их любовь. Поцелуи Николая Александровича при отъезде на работу и возвращении домой стали ритуальными и бесчувственными; любимая его Алюшенька всё дальше отодвигалась на второй план, и всё больше занимали его работа и начавшиеся после каникул заседания в городском заксобрании, которые продолжались иногда до позднего вечера.

Однажды он вернулся оживлённый, от него пахло хорошими коньяком, и он не подошёл к ней для обычного поцелуя.

– Алечка! Сегодня я провернул такое дело! Представляешь, приняли моё предложение по финансированию строительства консервного завода! Мощности такие, что проблемы с переработкой останутся в прошлом!

– Звонила Юля. Феденька зарос в двойках.

– А? Ах да. Ну ничего страшного! Когда поймёт, что за поводок его водить некому, станет самостоятельным! О чём я? А! Представляешь, один Земзюлин был против! Орал, что я жулик и проталкиваю свои бизнес-интересы! Никто его не слушал – сел в лужу, только посмешищем себя выставил! Ох! Устал я что-то! Полежу, посмотрю телевизор.

– Коля! – сказала Альбина Николаевна, усевшись рядом, посмотри мои новые фотографии.

– А? Да-да, очень хорошие фотографии. – ответил он, едва взглянув на экран. – Нет, ты только послушай, что этот идиот говорит! По совку соскучился!

И вдруг она уловила запах духов со сладким ароматом розы. Мир перевернулся, в глазах потемнело:

– Коля! Я не переношу это слово! – крикнула она

– А раньше переносила. Что случилось?

– То, что ты меня больше не любишь. Я чувствую.

– Ну что ты…

– Да, да… Нет, я тебя не виню. Я была готова, что всё этим кончится. Спасибо и за те счастливые дни, что ты мне подарил. Признаться, я рассчитывала, что их будет больше. Не так я представляла нашу жизнь! Я ехала к любимому человеку, который называл меня царицей! А сделал… а сделал…!

– Ну договаривай, договаривай! Кем я тебя сделал?

– Банальной любовницей и служанкой своей сумасшедшей матери!

– Альбина Николаевна! – он впервые назвал её так. – Альбина Николаевна! Запомните – кто оскорбляет мою мать, оскорбляет меня!

Она встала, выпрямилась и, глядя на него сверху вниз, сказала:

– И вы, Николай Александрович, запомните – ни у вас, ни у вашей матери я служанкой больше не буду!

Он развёл руками:

– Ну что ж! Вольному воля! Я вас не держу.

Она ушла в спальню, а когда поднялась ночью к его матери, он спал в гостиной на диване, укрывшись пледом.

– Надо уезжать, надо уезжать, – твердила она, и до рассвета пролежала с открытыми глазами.

Утром за завтраком Николай сказал:

– Ты права, что-то в наших отношениях сломалось. Я чувствую твоё недовольство, атмосфера в доме становится тягостной. Но что ты от меня хочешь? Чтобы я убил свою мать? Я клянусь тебе, что моя любовь к тебе была самой искренней и не имела никакой связи с практическими расчётами!

– Вот видишь! Ты уже говоришь о ней в прошлом времени! Ты подарил мне несколько недель счастья. Спасибо. Я действительно благодарна, но жить здесь дальше нет смысла.