Александр Телегин - Роскошь ослепительной разрухи

– Феденька, как прежде, дурак. На днях соседи на работу позвонили: «Ваш Федька бегает по крыше котельной и по эстакаде. Сама знаешь, там всё голубями загажено. Поскользнётся, нога поедет – и конец котёнку! Я ему вечером дала чертей, а он: «Я же не один бегал, а с Денисом и другими пацанами. Я не хотел, а они сказали: «Ага! Боишься!? Зассал?» Ну дурак, и другим уже не будет! Убьётся когда-нибудь! Своей башки нет – только бы друзьям понравиться! А приглядеть некому – у бабушки любовь…

– Юля, давай не будем!

– Ладно, ладно… В море-то купалась?

– Нет, даже ещё не видела его.

– Ого! Затворницей живёшь? А мы тебя предупреждали! Ну ладно. Звони. А то мне дорого в роуминге торчать.

Прошёл июль, заканчивался август, а для Альбины Николаевны ничего не менялось. Николай по-прежнему любил её: целовал, уходя на работу, ласкал, возвращаясь вечером, зарывался лицом в её чудесные мягкие волосы и говорил самые нежные слова. Но что-то было уже не так, как раньше. Всё реже вибрировали в её груди волшебные струны, всё реже звучала сладкая музыка.

Она чувствовала себя пленницей в Колином доме, птицей, попавшейся в золотую клетку. И никто не был в этом виноват. Оставить Анну Ефимовну одну действительно было нельзя. Не слыша никого в доме, она принималась рвать наволочки, простыни, бельё на себе, пыталась выбраться из постели, падала, а потом, скуля и плача, дожидалась кого-нибудь на полу перед кроватью. Поднять её обратно было не просто, потому что старушка воспринимала подругу сына как врага, вырывалась, царапалась и щипалась.

В последнюю пятницу августа Коля приехал пораньше и сообщил, что наконец-то может устроить себе завтра выходной.

– Давай проведём его на море, – предложила Альбина Николаевна, обнимая и целуя его.

– Увы, Алечка! Назавтра у меня работы на целый день: надо собрать виноград, отжать сок и поставить бродить. А на море пойдём в воскресенье. Я ведь, хорошая моя, нанял сиделку.

– Слава богу! Коля, я измучилась за эти два месяца. Твоя мать меня ненавидит на каком-то биологическом уровне. Мне, конечно, жаль её, я понимаю, она старый человек и не виновата в своём нынешнем состоянии. Но, пойми и меня, я бы с радостью ухаживала за ней, но, когда это становится моим единственным занятием, и не видно конца… Может я плохой человек, но в душе моей, просыпаются нехорошие чувства.

– Ну полно, полно, Алечка! Как она сегодня?

– Утром принесла ей манную кашу, пошла на кухню. Вернулась, а она вывалила всю тарелку в постель и размазала по покрывалу и наволочке. Пришлось всё перестилать и стирать.

– Ну потерпи ещё немного! Всё когда-нибудь кончится. И тогда будем жить для себя.

– Коля, но смогу ли я уважать себя, желая смерти другому человеку?

– Давай, не будем об этом думать. Я сегодня что-то устал. Полежу перед телевизором, а потом спать, спать, не просыпаясь!

«А мне три раза вставать к твоей сумасшедшей матери!» – невольно промелькнуло в её голове.

В субботу тридцатого августа была чудесная погода. Солнце поднялось и разогнало лёгкий туман. В десятом часу пришла сиделка – блёкло-рыжая, немолодая, болезненного вида, скромно одетая, представившаяся Валентиной Викуловной. Обувь она сняла ещё перед домом, не заходя в вестибюль.

Николай Александрович объяснил её обязанности и на всякий случай пригрозил, что выгонит её, как предыдущую сиделку, не заплатив за работу, если узнает о малейшей грубости и насилии в отношении его матери. При этом он добавил:

– Моя жена будет следить за вами!

Это было так неожиданно, так неприятно, что Альбина Николаевна смутилась, хотела возразить, но не решилась.

Облачившись в рабочий халат, она вышла с Колей из дома. Вот она – желанная свобода! Воздух был лёгок и свеж, пахло цветами и морем. Небо светилось синевой. День разгорался.

На площадке перед задним фасадом Николай расстелил двухслойную полиэтиленовую плёнку, на которую принялись носить в корзинах срезанные секаторами тяжёлые виноградные гроздья. Альбина Николаевна раскраснелась от работы, стала ещё привлекательней. Николай смотрел восхищённо, останавливался:

– Постой, моя царица! Дай я тебя сфотографирую! Смотри, какая прелесть! – и протягивал ей смартфон, чтобы она посмотрела на саму себя.

В половине второго сиделка позвала обедать. Накрыв длинный стол в гостиной, она пошла к выходу.

– Подождите, Валентина Викуловна, садитесь с нами, – пригласила почти счастливая Аля.

– Спасибо, я принесла бутерброды из дома, – отказалась сиделка.

– Отчего же? Нам будет очень приятно. Правда, Коля?

Николай что-то хмыкнул, и Валентина Викуловна приняла это хмыканье за приглашение.

Она принесла ещё одну тарелку и села против хозяйки, которая, с неподдельным интересом стала расспрашивать о её жизни. Оказалось, что до пенсии Валентина Викуловна работала массажисткой в детском санатории, у неё сын и две внучки. У сына рассеянный склероз, сноха то находит, то теряет работу, денег нет, и вот уже десять лет она подрабатывает сиделкой, а вечерами ходит делать массаж богатым клиентам.

Когда после короткого отдыха Коля с Альбиной вернулись в сад, он сказал ей мягко, но с какими-то неприятными нотками:

– Алюшенька! Никогда больше так не делай!

– Как, Коленька?

– Прислуга должна знать своё место. Ты добрая, в тебе ещё крепки совковые привычки, но от них надо избавляться: прислуга нам не рóвня, и Валентина Викуловна даже на минуту не должна впускать в свою голову мысль, что равна мне или тебе! Имей это в виду! – и он добродушно засмеялся, чтобы Альбина Николаевна, не дай бог, не обиделась.

Коля уже не первый раз произносил слово совок, ненавидимое ею со дня его введения в обиход, но теперь она твёрдо знала, что никакая политика не стóит того, чтобы отказываться из-за неё от счастья и ссориться с дорогими ей людьми. Поэтому, раньше ни разу не подав виду что оно ей неприятно, Альбина Николаевна промолчала и на этот раз.

Вечером, после ухода сиделки, она приняла от неё пост, предвкушая завтрашний отдых на пляже, а Николай носил виноград в подвал и пропускал его через специальную давилку до самой темноты.

Ночью, третий раз встав на зов тёти Нюры, Альбина Николаевна увидела блеснувшую в темноте зарницу, услышала близкие раскаты грома, а через полчаса за окнами уже во всю шумел дождь.

Наступил хмурый рассвет, ветер и дождь усилились. Стало холодно.

– Хорошо, что вчера мы убрали виноград! – радовался Николай Александрович.

– Сама природа не пускает меня на море, – мрачно ответила она.

В гостиную вошла Валентина Викуловна в плаще, с зонтиком:

– Здравствуйте, хозяева! Вот как меняется погода! Вчера стояла теплынь, а сегодня ветер – холодный, как в Сибири, – у неё было хорошее настроение и со вчерашнего обеда ошибочное представление, что хозяева считают её равной себе.