Владимир Степанов - Кочан

Налакавшись из ручья, Берды подходил к козлу, который вновь нацелил рога в зад того же барана. Разогнаться козёл не успел – в два отработанных кобелём приёма, он лежал уже на земле. Пёс, задрав лапу, долго поливал давно не моченную блеющую морду. Сама же морда пса, выражала глубокую озабоченность и немаловажное впечатление от проведённого дня.

Шёл 1922 год! Закончилась Гражданская война. Из развалившейся Российской империи, были изгнаны иностранные интервенты. Белогвардейское течение на всех фронтах, возглавляемое Деникиным, Юденичем, Корниловым, Колчаком, Врангелем, махновцами и другими отрядами не согласными с новой властью, было разбито. Победу одержали большевики и их Красная армия.

В новой стране под названием Россия, а затем и в Закавказье, установилась Советская власть. Но ещё гуляли по Кавказу недобитые банды басмачей. Хозяин пса, Мурдыхан оглы, далеко уже не молодой, целый год мотался в банде, борясь с неверными. Но вскоре понял, что власть большевиков не одолеть, отошёл от разбойных дел и занялся мирскими делами.

Как-то верхом на коне, Мурдыхан гнал рысью в соседний аул, к родственнику, а навстречу пылила колёсами лёгкая бричка с открытым верхом. Тропа была узкая и было не разъехаться. Пришлось остановиться и верховому и тому, кто сидел бричке.

В бричке сидел колоритный, огромных размеров, толстый мужик, зад которого занимал места, рассчитанные на двоих пассажиров.

Поравнявшись, мужик забасил сильным голосом:

– Здрав будь, мил человек! А найду ль я в округе вашей крышу для приюту нядельки на три и с харчеванием чтоба? Да и пса надобно свирепого приобресть породы вашей, кавказской. Мине для огороду потребен он, капусту охраняти.

Мурдыхан оглы в миг смекнул, что заезжий из далека и, по его виду видать, при деньгах хороших! «С этого заезжего купца можно много взять» – прикинул горец.

Бывший басмач смотрел на русского мужика и быстро соображал, чтобы не упустить, как ему показалось, настоящего купца с толстым кошельком. На ломаном русском, но довольно понятном, Мурдыхан, с похожей на гримасу улыбкой, сладко заговорил:

– Мой дом жит будэшь! Дом карошь, балшой дом. Кущат карашо будэшь. Собак тьебэ пакажу, шайтан, а не собак! Волк, шакал ривёт, как курочку. Пьерья в пух, и все льетят, нэ сабирьёшь долго.

Мысль продать Бердыя пришла мгновенно. Псу полных восемь лет, через два-три года он уже будет стар, чтобы пасти и охранять большую отару. А такому мужику под стать и пёс таких размеров: «Скину тройку годков, пёс ещё в хорошей силе и с виду молодец!», – уже радовался в душе старый басмач. Как же ему повезло, что повстречал на узкой тропе такого купца. «Надо удержать его, он при деньгах хороших!»

– По рукам! – сказал мужик и протянул здоровенную, волосатую руку с растопыренными толстыми пальцами.

– Иезжяй прям по этот дарог, там мой аул. Мой пэрвый дом будэт, по эта рука, – он потрогал правую руку мужика. – Я скор будэт издэсъ. Я даганю тьебя. Твоя жди моя у дом моя!

И Мурдыхан, пришпорив коня, лихо, как молодой джигит поскакал, пригнувшись к гриве красивого скакуна.

Настоятель православной церкви, а теперь бывший настоятель, имевший когда-то около сотни прихожан, отец Козолуп (так уж окрестили духовного отца из разбойного села) – в миру же именовался Поедотом Поедотычем и фамилию носил – Поедотов. Проводив глазами горца, Поедот хмыкнул невесело вдогонку: «Хитёр неверный, глаза нехорошие и в душу не заглянешь, тёмная! Ентот завсегда с камнём за пазухой! Ну да ладно, не стану другую крышу искать – коня бы не загнать. Не приведи Господь!»

Бричка тронулась с места. Широкая спина мужика тряслась и раскачивалась, удаляясь в сторону аула по выдолбленной, каменистой колее.

Сорока шести годов от роду, слыл отец Козолуп в поселении Калужской губернии отменным пьяницей и буяном, страшным гулякой, дебоширом и грубияном. Обладал необузданным норовом, басистой глоткой, прожорливостью и необыкновенной силищей. Когда находился в пьяном угаре от бесконечных застолий, жители соседних домов, от греха подальше, покидали их, иногда и неделями.

Уходили целыми семьями. Летом, кто в поле, кто на опушку леса, в зимние холода просились на ночлег в другие семьи. Их пускали безропотно, зная, что этот «сатана лохматый» в следующий раз около них объявится, и тогда им придётся искать крова у соседей. Даже сплотившись, крепкие мужики не решались встать супротив отца Козолупа, зная его силищу.

Как-то четверо местных парней решили угомонить разбушевавшегося молодого батюшку во дворе одной вдовушки, от которой он никак не хотел уходить со двора, пытаясь взобраться на её крыльцо. Хозяйка отбивалась пыльной половицей и оба они так орали, что привлекли к её калитке немало зевак. Четверо крепких мужиков вошли в калитку и разом хотели наброситься на пьяного святого отца. И тут, божьей милостью во спасение смелых мужиков, подвернулся момент, когда между мужиками и Козолупом пробегал молодой, розовый хряк, под центнер весом. Святой отец, непонятно каким образом, умудрился схватить хряка за заднюю ногу. Свинья с визгом пролетела над головами мужиков и упала на крышу дровяного сарайчика, проломив её. Вдова, как и хряк, ужасно визжали, а мужиков, будто ветром снесло со двора. Козолуп даже шага не успел сделать в их сторону, чтобы вначале окрестить их знамением, а потом начать бить. В драках, он всегда крестил перед собой стоящего, как бы давая шанс остаться быть живому, когда начинал того лупить. Лупил безжалостно, а утром жалел, жалел, как родного брата или братьев, если под руку попадались сразу трое…, и такое бывало. Самолично нёс в дом, или в дома побитых, целительные примочки, сам лечил их и молился за здравие полуживых, но ещё не до конца убиенных мужиков, ругая себя последними словами.

Когда же загулы и дебоши молодого попа прекращались на длительный срок – это было время перевоплощения гуляки-дьявола в истинного христианина. Наперекор всем порокам нравственности православного, отец Козолуп имел широкую, добрую душу большого человека. Пребывая в покорном смирении после затяжных пьяных гулянок и дебошей, душа его, со всеми её щедротами распахивала широкие свои ворота для народа. И народ валил в эту душу, которая не брезговала никаким грехом кающегося, всё брала на себя и с миром отпускала грешника, прощая ему всё. А потом, он в тесном единении с самим собой, подолгу замаливал грехи прихожан, каждый из которых, вольно или невольно являлся большим грешником, ведь это было поселение людей неугодных императору и всему государству.

С характером неопределённым, взрывным и страшным в гневе, он тут же мог становиться отходчивым и добрым и слезу пролить покаянную, и заласкать словом утешительным обиженного, и в ноги поклониться врагу своему. Затаённую на кого злобу или обиду никогда при себе не держал, а в селе были такие, которым по молодости святой отец то рёбра подломал, то девку увёл с под венца. Селянам помогал и словом, и делом, болея всею душою за тех, у кого горе или беда какая случалась. Народ любил своего отца святого Козолупа, когда тот целиком погружался в свои церковные дела, Господом Богом порученные, и боялся его, когда он отходил от них и ударялся в грешные пороки: блуд, пьянство и чревоугодие.