Елена Виг - Редактируя судьбу

Мы подошли к черному «Ланд Роверу», телохранитель открыл машину, положил в багажник сначала чемодан Евгения Ивановича, свою сумку, а сверху мой чемодан. Ручную кладь я ему не отдала – никогда не расстаюсь с самым ценным.

– В какую гостиницу вас отвезти? – спросил Евгений Иванович.

– Не в гостиницу. Вот сюда, – я достала из сумки распечатку письма от адвоката, где был указан адрес квартиры, которую я унаследовала.

Телохранитель вбил его в навигатор и через пару минут мы уже ехали в нужном направлении.

– Так во сколько Володе можно за вами заехать? – спросил Евгений Иванович, когда мы свернули на нужную улицу и остановились около указанного в адресе дома. Я не помнила, чтобы давала согласие на ужин, но его это совершенно не волновало.

– Давайте в шесть, мне завтра рано вставать, – сказала я.

– Отлично, у меня тоже на завтра назначены дела. Дайте ему номер вашего телефона, он позвонит, когда подъедет. До встречи.

Я послушно, как под гипнозом, продиктовала водителю номер своего телефона.

Машина тронулась еще до того, как открылась дверь подъезда.

Квартира была на восьмом этаже. Никакой прихожей, сразу от двери попадаешь в большое, залитое светом пространство со стеклянной торцевой стеной: гостиная, столовая, кухня, мастерская. В этой комнате-трансформере было метров тридцать-тридцать пять, но она казалось необъятной из-за открывающегося из окна вида на небо, зелень, небольшие индивидуальные дома в три этажа максимум, крыши которых скрывались разросшимися кронами деревьев. Этот простор был необъятен, ни единого высокого здания перед глазами. В квартире было еще две спальни и санузел, но я понимала, что именно вид из окна так привлекал его хозяйку в этом жилище – она себя в нем ощущала «королем горы», как в детской игре, когда тебе в честной схватке удается отвоевать самое высокое место. Дивное чувство!

Я подошла к этой стеклянной стене, обращенной на запад. У моих ног лежала незнакомая страна. «Ну что ж, владей, прими с благодарностью этот последний подарок!» – сказала я себе, но внутри все сопротивлялось. И не проходило чувство недоумения, возникшего в тот момент, когда я впервые об этом подарке узнала.

Как сейчас помню этот день, хотя он был уже больше трех месяцев назад. Я сидела в издательстве и в очередной раз пыталась распутать клубок сбивчивых мыслей автора очередного будущего «бестселлера» и вплести их в полотно повествования. Раздался телефонный звонок. Номер был длинный, и код страны начинался на цифру девять. Остальное я не разобрала.

– Простите, я говорю с Александрой Шварц? – спросил женский голос.

– Да, это я.

– Я боюсь, что у меня для вас есть плохие новости.

– Какие еще плохие новости? Если вы хотите сказать, что у меня украли с карточки все деньги, и теперь я должна ее срочно заблокировать, то учтите, что я на такие вещи не ведусь, – грубо сказала я и нажала отбой.

Телефон зазвонил опять, но я решила больше не реагировать. После нескольких гудков он замолчал. Пришел сигнал принятого сообщения.

«Пожалуйста, поднимите трубку, это касается вашей сестры Елены»

Вам меня не провести, у меня нет никакой сестры, я единственный ребенок, и даже подруги нет с таким именем. Только…

Телефон опять зазвонил, код девять, семь, два. Израиль!

Голос в трубке видимо понял, что нужно говорить по существу, иначе я завершу звонок.

– Вы знаете Елену Шварц?

– Да, это сестра моего покойного мужа, – ответила я.

– Тогда боюсь, что у меня плохие новости, – повторила женщина, – она вчера скончалась и просила с вами связаться.

Как профессиональный редактор, я оценила парадоксальность этой фразы: как она могла просить со мной связаться, если умерла.

– Зачем? – спросила я, хотя сразу поняла полнейшую глупость своего ответа. Это слово просто вырвалось, ведь я так старалась забыть о Лене после смерти Андрея, и, казалось, вполне в этом преуспела. – Простите, я не знала, что она болела. Вы, наверное, хотите, чтобы я позаботилась о похоронах? Я, конечно, все оплачу.

– Нет, не волнуйтесь, она все оплатила заранее. Но перед смертью просила, чтобы мы вас оповестили, а также просила предупредить, что вам будет звонить ее адвокат. Я работаю в больнице, это моя работа всем звонить.

– Да, спасибо, простите, я просто растерялась. Я не поняла, при чем тут адвокат?

– Я не в курсе, думаю, что по поводу наследства. Еще раз примите наши соболезнования.

Женщина положила трубку. Я сидела совершенно оглушенная, никак не могла связать концы с концами в этой истории. Мой муж умер девять месяцев назад, и тогда я видела его сестру в последний раз. Она прилетела на похороны, выглядела ужасно, но это было совершенно понятно, ведь она потеряла самого близкого ей человека. Мы тогда с ней не сказали друг другу и двух слов. Я винила ее в смерти Андрея, и сказала бы ей об этом, удостой она меня разговора, но она ко мне даже не подошла. Стояла отдельно от всех, черный кружевной шарф покрывал голову и частично скрывал ее лицо, да у меня и не было желания ее разглядывать. После похорон я ее не видела, как мне сказали потом мои друзья, после прощания она сразу же села в такси и уехала. Ну и скатертью дорога! Значит, она уже была больна? Или потом заболела? Или вообще…? Но совершенно очевидно, что она знала, что умирает и все приготовила, сделала все распоряжения, оказалась не такой уж неприспособленной к жизни, как считал мой муж. Но что ее адвокату от меня надо? Денег у нее не было, только квартира. Квартира? Господи, она мне оставила свою квартиру? Мне? Ведь мы ненавидели друг друга. Нет, такого быть не может!

Может. Оказывается, все может быть, и вот сейчас я стою около ее окна и смотрю на ее город, а завтра встречаюсь с ее адвокатом, чтобы подписать соответствующие бумаги. Лены больше нет, и теперь этот вид принадлежит мне, и именно мне предстоит решить, что со всем этим делать.

Будучи профессиональным редактором, я привыкла искать логику в действиях героев литературных произведений и следить за тем, чтобы авторы эту логику не нарушали. Сейчас я совершенно не могла понять, почему я оказалась наследницей этой недвижимости. Ведь она могла оставить ее какому-нибудь фонду, приюту домашних животных, да мало ли на свете благотворительных организаций, с удовольствием принявших этот ее дар.

Мы при жизни терпеть друг друга не могли, и вдруг она делает мне такой невообразимый подарок. А ведь я Шварц только по мужу, и не имею к этой стране никакого отношения. Что это? Компенсация тех денег, которые Андрей давал ей и матери, когда был жив? Не думаю, ведь он всегда их содержал, с того самого момента, как стал зарабатывать. Они обе принимали это, как должное. Трудно представить, что у нее перед смертью вдруг проснулась совесть, и она решила возместить мне те деньги, которые мой муж отрывал для них от нашего семейного бюджета. Да и знала она, что я нормально зарабатываю и не нуждаюсь в ее деньгах. Но тогда зачем? Знак последнего примирения? Возможно, она тоже понимала, что, не сорвись он тогда больной в очередной раз спасать ее от проблем, которые вполне могли подождать его выздоровления, не умер бы он так нелепо от пневмонии в свои сорок пять. Но тогда что же? Она считает, что таким образом может компенсировать мне потерю мужа? Нет, она была кем угодно, но точно не дурой, она не стала бы мерить жизнь любимого человека деньгами. Нет, этот ее жест означает что-то другое, но что?