Александра Гусаревич - Когда увидишь меня – плачь

– А кстати, – вспомнил он, приглаживая упрямую прядь, – Адам сегодня гуляет в «Магнолии».

– Что?!

Он видел в зеркале, как лицо Полли вытянулось, а скрещенные руки распались.

– Э-э, ну да, я его встретил вчера, просто не успел сказать тебе. Кажется, наш мальчик где-то разжился деньгами.

– И немедленно сошёл с ума?

– Надеюсь скоро это выяснить. Мы столкнулись в метро, и он был какой-то странный. По-моему, его что-то гложет.

Полли нахмурилась.

– И он ничего не объяснил?

– Нет, только спросил, выступаю ли я завтра, и сказал, что придёт.

– Не нравится мне это…

Том пожал плечами. Ему и самому это не нравилось, но как он мог остановить Адама? Воспитательные беседы с ним не работали даже когда ему было пятнадцать, а теперь он совсем взрослый мальчик.

Прядь наконец-то спадала на глаз как надо, и выглядел Том теперь вполне романтично, хотя на затылке по-прежнему творился кошмар, который он тут же попытался исправить, отчаянно приглаживая волосы обеими руками.

– Не понимаю, на кой чёрт Адаму этот карнавал, – не унималась Полли. – Обязательно нужно торчать там, у всех на глазах?

– Слушай, ну это не преступление. Если он пропустит стаканчик в «Магнолии», вряд ли кто-то им заинтересуется.

– Серьёзно? Даже его старые дружки, которые напиваются там каждый вечер?

Том вздохнул. Спорить не хотелось, тем более что его беспокоили те же самые мысли. Но Адам прекрасно знал, какая публика собирается в «Магнолии», и, если решился туда пойти, значит, у него есть причины. Кто-то другой мог быть безрассудным и бунтовать, как подросток, но не он. Адам был последним человеком, который стал бы заигрывать с Алмазными Псами.

– Не волнуйся, я присмотрю за ним. Если он вздумает швыряться купюрами в зал или танцевать на столе, мы с парнями его быстро утащим оттуда, идёт?

Полли невесело улыбнулась.

Кто-то наверняка нашёл бы пошлой нескромную роскошь хрустальных люстр, тяжёлыми гроздьями свисавших с потолка, сбегавшую вниз по колоннам лепнину и позолоченных крылатых младенцев, которые целились из лука прямо в жующих гостей. Кто-то, знакомый с иным видом роскоши. Кто-то, бывавший в других местах, кроме «Магнолии».

Сегодня вечером таких людей здесь не было. Напыщенные официанты с королевской осанкой и белоснежными манжетами сновали среди столов, укрытых тяжёлыми скатертями, обхаживая общество, для которого ужин среди сияющего хрусталя и серебра означал принадлежность к элите.

Некому было посмеяться над вычурными названиями блюд, оценить вульгарность швейцара в ливрее, угодливо подпрыгивавшего перед каждым новым гостем. Гротеск и упадок – вот что пришло бы в голову человеку, который вырос где-то вдали от города, разлагавшегося за стенами «Магнолии».

То ли дело было в костюме – пусть и безупречно сидящем, но недорогом, то ли в их природном чутье на «проходимцев», но официанты не проявляли к Адаму ни малейшего интереса. Они будто нарочно не замечали его, скользили мимо с серебряными подносами, уставленными блюдами, которые предназначались не ему. Он просидел минут пятнадцать в ожидании снисходительного внимания к своей персоне. А когда наконец к нему подошли, заказал стейк с овощами и графин коньяка – обстановка располагала швыряться деньгами, да и напиться ему сегодня хотелось больше, чем приобщиться к высокой кухне.

Пока не принесли коньяк, Адам чувствовал себя крайне нелепо, сидя за сервированным на две персоны столом, а за спиной разлапистая пальма в кадушке участливо хлопала его по голове широкими растопыренными листьями всякий раз, как открывалась дверь и пропускала в зал сквозняк. Не хватало лишь фанфар, сопровождающих прибытие каждого нового посетителя.

Его столик располагался у стены, недалеко от сцены, где в тесноте ютились микрофонная стойка, скрипка на подставке и фортепиано. Адам радовался, что ему повезло оказаться не в центре зала на глазах у богатеньких кутил, а почти в углу, да ещё и под защитой пальмы. Отсюда он мог вдоволь наслаждаться зрелищем отдыхающих, чьи лица были ему неприятно знакомы. Впрочем, они, казалось, его присутствия не замечали вовсе.

Адам с нетерпением посмотрел на часы: без четверти восемь. В этот момент официант наконец поставил перед ним графин и, брезгливо оттопырив губу, плеснул в бокал порцию сверкающего в свете люстр коньяка. Это было настолько кстати, что Адам схватился за ножку бокала и сделал глоток, не дожидаясь ухода официанта, чем, судя по виду последнего, глубоко оскорбил его.

Жизнь сразу стала намного более сносной, и даже долгое ожидание больше не нагоняло тоску. Адам с интересом огляделся по сторонам, позволив себе наконец не стесняться собственного любопытства. Стены, обшитые деревянными панелями, уходящие ввысь колонны в безумной лепнине, растения в кадках, звон серебряных приборов, гул светских голосов – он наблюдал за этой параллельной жизнью с ощущением полной нереальности происходящего. Куда возвращались эти холёные мужчины после вечеров в «Магнолии»? Где работали эти сияющие драгоценностями дамы?

Адам знал ответы. Даже сейчас, не желая признаваться себе в этом, он помнил о том, что, сложись его жизнь иначе, он и сам был бы здесь не самозванцем, которого презирает персонал, а одним из этих беззаботных набитых деньгами гуляк.

Впрочем, родители никогда не ходили в «Магнолию». Они не были способны оценить её восхитительную обстановку и предпочитали более сдержанные места вроде «Фонтана».

Верхний свет вдруг померк – театральные люстры погасли, и вместо них зал теперь освещали золочёные рожки, развешанные по стенам. Однако голоса не смолкли и даже не стали тише, хотя интимная атмосфера располагала к тому, чтобы перейти на умеренный тон, если и вовсе не на шёпот. Но откуда этой публике знать о хороших манерах?

Тем временем, на сцене началось какое-то копошение, из-за кроваво-красных портьер вышли трое, в золотистом полумраке они разобрали инструменты и разошлись по местам. Клавиши, а затем скрипка выпустили несколько пробных, повисших в воздухе нот, человек у микрофона постучал по мембране пальцами. Первым вступил пианист – всё ещё скрытый от глаз полумраком он заиграл мелодию в ре-миноре.

На сцене вспыхнул свет, на фоне которого весь остальной ресторан погрузился во тьму. Человек у микрофона, отдалённо похожий на Тома, начал петь, и вот тогда все разговоры, как по команде, стихли.

Оркестр «Бессмысленные скрипки» открыл свой очередной ресторанный концерт.

Если бы Адам не был знаком с этим певцом столько лет, он никогда не поверил бы, что тот снимает обшарпанную квартиру недалеко от центра, носит мешковатые свитера и в свободное от выступлений время работает механиком в кинотеатре «Победа». На сцене он был бессовестно красив, и Адам знал, что позже к Тому потянутся подвыпившие леди с намерением организовать свой досуг на вечер. Том как обычно ускользнёт от них с деликатным изяществом, никого не обидев, и будет добродушно посмеиваться над своей популярностью.