Ирина Лазарева - #на_краю_Атлантики

– Алина! – воскликнула Юля, пораженная ее рассказом.

– Ага! Эта ревность и желание колоть его как можно сильнее – все это росло, кипело во мне, пока не достигло пика, такой точки, когда я возненавидела все вокруг, весь мир, свою жизнь, семью. Я поняла, что мне не нужно больше ничего – никаких радостей, хотелось просто покончить со всем раз и навсегда. Прекратить жить, двигаться, чувствовать, дышать.

– Что же произошло тогда? Что все переменило?

– Веришь ли, тогда Костя сам повез меня к психологу. Сначала казалось: гиблое дело. Я не хотела ничего говорить, а потом разоткровенничалась и высказала все, что я думаю про мужа. Хотела, чтобы психолог поняла, что ситуация у нас безвыходная, что впереди только развод… чтобы она отстала от нас и не вытягивала из Костиного кошелька деньги. Но постепенно эта женщина разговорила меня еще больше, а затем его… в итоге она смогла найти ключ к обоим. У меня было ощущение, что я переродилась. Я стала многое понимать, видеть другими глазами. И смогла наконец понять то, что ты мне когда-то говорила.

Юля не могла вспомнить их разговора и покачала головой.

– Что именно?

– Ты говорила, что измена – это стереотип и что наше желание воспринимать ее как предательство – это желание быть собственником над своим супругом, желание владеть его телом и душой, словно это возможно в действительности. И глубочайшая обида преданного супруга кроется как раз в том, что наши права как собственника были нарушены, будто кто-то поселился на нашей территории. Чем более остро мы воспринимаем измену, тем больше в нас осталось варварского, примитивного.

– Я не помню таких слов, – засмеялась Юля. – Я так не считаю и не могла такого сказать! Хотя, если подумать, пожалуй, частично согласна. Моя обида на бывшего мужа теперь почти растворилась в воздухе, слишком насыщенной была жизнь после этого. Но я помню, что он предал дочь, что не думал о ней и не переживал за нее, когда это так нужно было!.. Все можно понять, все… Кроме равнодушия и подлости в час нужды. Вот это, пожалуй, я никогда не смогу забыть. А в остальном… наш брак трещал по швам. И теперь я знаю, что, если бы Йохан вдруг обратил внимание на другую женщину, я бы не хотела замучить его за это или как-то наказать, но мне бы хотелось понять: почему он так поступает, почему чувствует то, что чувствует? Ведь мы так любим друг друга.

– Вот именно! Ты рассуждаешь как зрелый человек. Человек, который уверен в себе и своей любви. Это какой-то новый уровень осознанности, когда физическое отступает на задний план. Мне стыдно вспоминать, какой я была еще год назад…

– Главное, чтобы было стыдно обоим, не только тебе…

Красный шар солнца, словно пенясь в кровавых облаках, погружался в океан. Костя, мокрый и бодрый, выходил из воды и возвращался к ним. Дети одевались.

Канарцы по узким лазейкам в скалах продолжали забираться на широкие выступы, где их никто не тревожил. Туристы не любили черный песок и острые камни этой бухты, не любили того, что пляж был диковат и на нем не было лежаков. Поэтому здесь купались в основном местные, неприхотливые, не жаждущие шума баров, кафе, ресторанов, а, наоборот, стремящиеся к уединению.

Не было туристов и потому, что паника, отмена рейсов, всеобщий страх, риск полного закрытия границ уже начали распространяться по всей Европе, и они добрались и до острова вечной весны. Если Юля, Алина, Костя сейчас поехали бы по острову, то увидели бы, что улицы уже не так заполнены людьми и подозрительная тишина, словно ядовитый туман, надвигается на городки и поселки. И этот туман сковывает работу аквапарков, зоопарков, клубов, ресторанов, кафе, торговых центров, гигантских отелей, заполонивших южное побережье острова.

Они бы увидели, с какой поспешностью и регулярностью улетают самолеты один за другим, увозя людей. И это безрассудное бегство, быть может, напугало бы их сильнее, чем вирус. Ибо нет ничего заразительнее, чем движение и безумство масс.

Алое солнце, которое, казалось, светило для них для всех – уставших, ищущих успокоения в природе и ее неторопливом дыхании, покачивающихся волнах, свежем ветерке, – медленно тонуло в соленой глубине. Багровые лучи, словно делая последний вдох, дотягивались до берега в последний раз перед закатом. Они будто предсказывали, что все эти люди заблуждаются и скоро поймут свою ошибку. И будут… раздавлены ею.

Заблуждение это было в том, что вольный бесконечный океан, мощное солнце, крутые скалы – все это было не про них и не для них, не для людей. Все это существовало отдельно от них, задолго до них, надолго после них и никогда не поддастся людским законам. Все это нельзя было сковать, нельзя замучить законами, как можно было сковать и замучить законами человеческое общество.

Тяжелый сон целого острова, удушье, пытка домом, удаленным обучением и семейными отношениями – то, что еще месяц назад невозможно было себе вообразить и в кошмаре, – до всего этого оставались считаные дни.

«Когда же возобновят рейсы?» – думали все, заглядывая на сайты авиакомпаний. Несколько дней сохранялась вера в то, что временное помешательство, истерия правительств скоро закончатся. Ведь не было же у них ресурсов останавливать экономику, в конце концов! У туристической Испании – уж точно. Йохан, созваниваясь с Юлей, выражал надежду, что его рейс перенесут на ближайшие даты и он сможет приехать. И эта надежда полнила все ее существо: казалось, для любви не может быть преград, ограничений, политики, власти пандемии. Другие сторонние силы просто не имеют права препятствовать их воссоединению!

Но за день до введения чрезвычайного положения настроение Йохана резко переменилось.

– Сейчас единственный выход, – сказал он, – это ввести карантин.

– Ты же был против! – воскликнула Юля, чувствуя, как внутри все похолодело.

Что-то нехорошее, жуткое было в этой перемене: стало быть, она чего-то не знала, что знал он. Знал он, ученый. Страх, давно прибитый и забытый ею, стиснул сердце. Он словно восстал из пепелищ ее много сражавшейся когда-то души и незримыми длинными пальцами дотянулся до сердца. Она уже предвидела, как страх вывернет душу наизнанку, стирая память о том, что она умеет бороться с ним, стирая память о ее глобальном плане и большом пути, намеченном когда-то с такою неудержимою внутренней силой.

Все стиралось, рассыпалось – как красной пылью рассыпалась застывшая пузырчатая лава, на которой стоял их город, если чуть поскрести ее ногтем. Как иллюзорен был мир, выстроенный на одной фантазии, на одном дерзновении, что человеку подвластно все: прошлое и будущее, прогнозы и планы, космос, техника… и человеческая природа в том числе.

– Я прочел одну статью, – прервал ее размышления Йохан. – Точнее, исследование динамики распространения коронавируса. Юля, я тебе ее перешлю. Послушай, пора признать, что эпидемию не остановить. Все страны мира полыхают от вспышек заболевших. Что-то немыслимое разворачивается в Штатах. Италия, Иран захлебываются от потока пациентов. То же ждет и Испанию… континентальную Испанию, конечно. В итоге мы все переболеем.