Светлана Гершанова - Вольные хлеба

Он женился осенью на девочке – она только окончила институт. И теперь я приезжаю не в старую его квартиру, к Теме Исааковне, а через дорогу, где он живёт с женой Ларисой и тёщей.

Хозяйки радушны, но какой-то холодок светскости, превосходства исконных москвичек предо мной, провинциалкой. Я не показываю вида, что меня это задевает. Пью дежурный чай с дежурным печеньем. Рассказываю, для смеха, про Кисловодск:

– Парень, как говорят, кавказской национальности сидел в вестибюле в столовой и продавал билетики на экскурсии. У меня были длинные светлые волосы, а у моей соседки по комнате такие же длинные, только чёрные, как смоль.

И они, её и мои, мелькали перед ним три раза в день. И представляете, он говорит: «Девочки, вы себе выбрали не тех кавалеров!»

Я говорю – почему же, мы выбираем тех, кто делом занимается – хлеб растит, дома строит, а не билетики продаёт.

А он – «Я на этих билетиках зарабатываю в десять раз больше ваших строителей и хлеборобов!»

– А ведь он был прав, – смеётся Ларисина мама, – не тех вы, Светлана, выбирали, не тех!

А вот мы сидим с ней на диване, Саша должен вот-вот прийти.

– Знаете, Светочка, мужчину, мужа, надо уметь выбирать. Вот у меня подруга – красавица писаная! Умница, молодая, моложе вас. А замуж вышла за низенького, лысоватого. Ну, рядом поставить нельзя! Все удивлялись, ужасались, жалели её. Я, как лучшая подруга, всё же спросила, что она в нём нашла. А она говорит: «Знаешь, он меня обожает, просто молится на меня. Чего бы я ни захотела – появляется немедленно. Видела бы ты, как он смотрит на меня! Это дорогого стоит. Все ваши красавцы вместе взятые – не тянут, понимаешь?» Светочка, не ищите красавца, пусть будет страшненький, маленький, лишь бы любил по сумасшедшему.

Почему меня по сумасшедшему может любить только маленький и страшненький! Смешно… – думаю я, но молчу.

Мне не хватало Темы Исааковны, её тепла и участия. Сколько она делала для меня за время нашего знакомства! Гостиницу, когда я как-то приехала в командировку, и не могла в неё попасть. Частную квартиру, когда меня очень вежливо просили покинуть гостиницу. И как она всегда старалась подкормить меня! И я радуюсь, хотя опять же не показываю вида, когда Саша говорит:

– Света, здесь тебе всегда рады, но работать нам лучше у мамы.

У мамы было действительно лучше! Новые песни появлялись одна за другой. Он написал «Подкову», её приняли на пластинке, и записали с Майей Кристалинской.

Стихи эти я написала только прошлым летом. Мы шли как-то с Бориной даче к автобусу с его другом по просёлочной дороге. Я сняла босоножки и шла по мягкой тёплой пыли. И вдруг – подкова! Старая, чёрная, тяжёлая.

– Смотри, я нашла подкову! Это же на счастье!

– Как маленькая, поднимаешь ржавые железки.

– Это для тебя ржавая железка, а я нашла стихотворение.

И вдруг оказывается, я нашла песню!

Саша писал песни на мои стихи не так уж редко, но его приходилось всё время подталкивать – написал песню, сделай клавир, покажи певцам, отнеси на радио или телевиденье, или на пластинку, не держи в столе!

Ему не хватало целеустремлённости, привычки работать систематически, и с этим ничего нельзя было сделать.

Я как-то сказала ему, через несколько лет, под горячую руку, что он как восточный владыка – даёт жизнь множеству детей, и не думает об их дальнейшей судьбе.

Всё же дошла до меня очередь – на семинаре должны были обсуждать мою прозу. Дала всё те же «Осколки», ведь кроме них, и рассказиков о Димке-маленьком, прозы у меня не было. Что их было обсуждать! Часть уже опубликована, и Владимир Дмитриевич Фоменко сказал, что их надо издавать с золотыми обрезами. Юрий Борисович Лукин в «Правде» о них написал.

Я не сомневалась, что меня будут хвалить! Не тут-то было. Моя проза оказалась таким же инородным телом в семинаре, как… не знаю что! Мой холодильник в общежитии!

Кричали все:

– Это же не проза, а Бог знает, что!

– Это чистая катаевщина!

Я хотела сказать, что такое сравнение для меня – высшая похвала, но мне и слова не дали! Прозвенел звонок, все вышли из аудитории, остались только мы с Сергеем Петровичем. Я вытирала слёзы.

– Ну что вы, Светлана! Разве это стоит ваших слёз! Они все мнят себя гениями, не приемлют ничего, не похожего на них самих. Перестаньте, пойдём, выпьем кофе в ЦДЛ. Вы, наверно, всё же больше поэтесса, судя по реакции. Хотя плачущих поэтесс мне тоже видеть не приходилось.

На следующей неделе я попросилась посидеть на семинаре поэзии, его вёл Александр Петрович Межиров.

Стихи писать тоже никто никого не учил

– Можно, я покажу вам свои стихи?

– Конечно.

Вернул на следующем семинаре.

– Не часто бывает, чтобы в каждом стихотворении – поэтический замысел. И вкус вам нигде не изменяет. Вы поэт милостью Божьей, но вам не хватает школы.

– Что же делать?

– Не знаю. У вас есть то, чему научить нельзя, и нет – чему можно. Но школа к поэтам приходит во сне.

– Можно, я перейду в ваш семинар?

– Конечно.

Нина Аверьяновна возмутилась:

– Светлана, ты записалась на прозу? У нас не переходят с семинара на семинар!

Но Александр Петрович всё уладил. Весной я даю ему новую подборку, и он говорит, улыбаясь:

– Что я говорил – теперь у меня никаких замечаний. Я попробую дать подборку наших поэтов в Литературную газету, возьму ваш «Лес», не возражаете?

Правда, подборка так и не появилась…