Сергей Ледовских - Три повести

Прервали меня опять! Наказание просто!

– Алло, слушаю.

– Петухова, здравствуй.

– Кто это? Савицкий, ты?

– Да. Разговор есть. Ты свободна?

– Абсолютно.

– Свободна? Точно? Я не хотел тебя беспокоить.

– Боже! Какие церемонии! Без паники, Жорж, беспокойство – это наша работа!

– Что?

– Это шутка такая, не обращай внимания…

Если гора не идёт к Магомету, то это ей только так кажется.

Кононова! Неприступная, неземная красота! Глаза небесно и безжалостно голубые. Прелестные, изумительные завитки волос на висках. Ямочки – по одной на каждой щеке… Правда, сутулится немного. Улыбка какая-то нежизнерадостная, беспредметная, что ли, словно улыбается не тебе лично, а всем твоим родственникам и знакомым, типа: «Передай мой сердечный, ласковый привет всему твоему колхозу». Ходит тоже странно, будто на цыпочках. За партой поворачивается к тебе не шеей, а всем телом, как бы укоряет: «Я, конечно, могу тебя сейчас выслушать, но ты меня страшно побеспокоил». Историю или шутку до конца обычно не дослушает, всегда перебьёт: «а-а-а, понятно». «Что, – интересуюсь временами, – понятно?» Окажется, что я ей про джунгли, а она мне про тайгу. Кофты носит невразумительных расцветок и стилей. Теплынь на дворе, неотразимая, зачем тебе кофта?.. Я ей как-то говорю: «Могу ль оставить вас без помощи одне?» А она в ответ: «Нужны вы мне!» Так и сказала. Я был Чацким, она Софьей Павловной. Неприязнь и раздражительность играет прекрасно. А вот чувства, страдания… Отличница, одним словом. Что с неё возьмёшь? Я сам круглый отличник, но не до такой же степени круглости. А она изучилась прямо вся! Нельзя же так себя убивать из-за какой-то там золотой, бриллиантовой пусть, медали! В общем, я понял: неземная красота – это, конечно же, приятно, глубоко, возвышенно, но хочется ощущать рядом душу внешкольную, какие-нибудь потаённые подземные ключи неакадемических восторгов, переливы праздных, лёгких мыслей. Откуда ж тут взять?

Но вот! Чу! Грянул свет земной, весенний! Явилась Савицкая. Вот это переливы! Вот это ключи! Водопад просто! Лавина! Десять различных взаимоисключающих эмоций за одну минуту, я тайно засекал! Представляю себе, какая бы из неё вышла Софья Павловна! Чацкий с ней ещё во втором действии в ужасе потребовал бы карету. Темперамент – страшная вещь. И какие выразительные, очаровательно земные черты! А вы говорите: «голубые глаза». На что они мне?

Чем я могу эти земные черты очаровать? Каким таким сияньем мысли могу я этот свет затмить? Нужно с кем-нибудь, чёрт возьми, ё-моё, посоветоваться!.. Нужна её подруга. Вот! И это, конечно же, – Петухова. Пожарище наше. Они вдвоём с какими-то сложноподчинёнными лицами вечно что-то обсуждают. Уж точно не алгебру и не колготки, я чувствую. Неужели там, в этом водовороте шушуканья, нет ни слова про меня? Неужели я такой неактуальный для их бесед экземпляр?

Звоню Петуховой, однозначно…

Она дома – прекрасно. Голос бодрый – чудесно. Свободна – замечательно… Шутит. Жорж какой-то…

– Кто такой Жорж? – спрашиваю из вежливости.

– Тебе это будет неинтересно… – отвечает загадочно. – Так чем ты, Савицкий, хотел меня побеспокоить? Тебя Савицкая интересует? Её душевные струны?

– Оп-па! – оторопело и судорожно размышляю. – Откуда такая осведомлённость? Послушай…

– Спокойно, дорогой друг, это всего лишь моя интуиция. Тебя устраивает такой ответ?.. – Мы некоторое время лишь сопим в трубки, затем она продолжает: – Можешь не волноваться, ни одна живая душа о нашем разговоре не узнает. Клянусь Жоржем!

– Опять Жорж!.. – удивляюсь.

– Ой! Извини, – спохватывается. – Это литературный персонаж, клоун с красным носом, забудь.

– Понимаешь… – пытаюсь начать.

– Мне кажется, – перебивает она, – я уже давно про тебя всё поняла, только никому ничего ещё не сказала, заметь.

Заторможенно молчу и постукиваю себя трубкой по уху. Она, кажется, скучает в ожидании моего связного ответа, и вот, в конце концов, её нетерпение вырывается наружу:

– Савицкий, ты же такой интересный мужчина, извини за мою искренность. А с ней – дурак дураком, прости за откровенность ещё раз… Вот что я тебе хочу посоветовать. Даже не посоветовать, а предложить.

– Предложить? Уже? Ну ты даёшь!

– А чего тянуть? И вообще, завтра контрольная по геометрии, о чём ты думаешь?

– Да фигня твоя контрольная! Могу тебе тайно пособить, если попросишь. В знак благодарности…

– Я взяток не беру! Впрочем, посмотрим… Так вот, ты знаешь, что наша Ирина готовит новую постановку? Она тебя ещё не тревожила по этому поводу?

– Не-ет.

– Не волнуйся, потревожит. Ты у нас в качестве героя-любовника незаменим. Куда она без тебя?

– А что ставим?

– «Экзамен на зрелость». Помнишь, фильм был когда-то?

– Ой, это такое старьё! Такая муть! С чего она вдруг решила?!

– Какая тебе разница? Отдохнём, побалдеем, посмеёмся. Ты же любишь эту кухню, я знаю. Кроме того, Ирина обещала там всё переделать, у неё новое видение сюжета. Хочет обновить диалоги, убрать ненужный пафос. Будет очень мило и в пределах школьных рамок.

– В принципе, я, конечно, не против.

– Не против он… Но не в этом дело. На роль влюблённой «дэвушки» существуют, конечно же, проверенные варианты. Однако Ирина в Кононовой разочаровалась, я это точно знаю. Есть ещё Вершинина, но та слегка зажатая – дверью на большой перемене. Лучше Савицкой, скорее всего, сейчас больше никого не найдётся. У неё, конечно, тоже свои перегибы, неиссякаемый фонтан мыслей, вулканический темперамент, повышенная эмоциональность, но всё поправимо. И если её утвердят, а я об этом позабочусь, тогда, мой друг, она – твоя, общайся, постигай, или какие там у тебя ещё цели? Понял?

– Петухова, я даже не знаю, как мне выразить тебе свою…

– Всё-всё! Исключительно из уважения к тебе как личности… Так, говоришь, ты можешь завтра меня, э-э-э, проконсультировать по геометрии?

– Запросто.

– Хорошо, ладно. Мне просто неудобно тебя обижать сейчас отказом. Ты же такой ранимый… Закончили?

– Да! Спасибо!

У Петуховой просто офигенное чувство ситуации и железная логика. Почему она у нас не отличница – ума не приложу.

Я вырываюсь из плена обстоятельств. Свершилось: мне дали роль, велели перевоплотиться и слегка сойти с ума. Меня ждёт зритель. Если влюблённость хитрит, фальшивит и никак не вырисовывается в реальности, её можно, по крайней мере, искренне сыграть на сцене. В пьесе, как меня вкратце просветила наша Ирина, я должна исполнить большое, искреннее чувство, которое зарождается впервые в юном неопытном сердце. Пара пустяков. Я заслужила этот образ, я его выстрадала, существуя в этом безжизненном, бессердечном болоте, которое всё глубже засасывает меня… Впрочем, не люблю жаловаться на жизнь. Это бессмысленно.