Дара Преображенская - Ангел с поднебесья

Я делаю первый глоток, ставлю чашку обратно.

– Смелее.

– Девчушка-то вся напряглась, дрожит, – слышится рядом со мною довольно приятный мужской голос, – Вы уж, отец Владимир, про меня сразу скажите, дескать, кто я да зачем пожаловал. Так ей спокойнее будет. А то представьте себе, выпустили человека в неизвестность, потом говорят ему: «Успокойся». Какое же спокойствие после этого.

Отец Владимир вздыхает:

– Ну что ж, коль так, открою карты сразу. Перед тобою, Таня, сидит человек, приехавший в нашу обитель издалека, из самой Москвы дворянин унтер лейб гвардии офицер в отставке при дворе императора Александра III Семён Гаврилович Сыромятин. Заехал он сюда случайно, возвращаясь из длительного отпуска в Ессентуках, ибо является человеком верующим, соблюдающим священные заповеди, богобоязненным. Услышав пение твоё намедни во время Крещенской литургии, всё в нём будто перевернулось, аж до глубины души проняло. Вот и решил он, что твой чудный голос, который и меня самого не оставил равнодушным, должны услышать многие люди. Он предлагает тебе поехать вместе с ним в Москву.

– Позвольте мне самому продолжить, – произносит гость, – Дело в том, что мой близкий друг – директор оперного императорского театра, имевшим на протяжении многих лет грандиозный успех не только в России, но и за границей: в Италии, Германии, Австрии, Англии. Сейчас театром руководит сын моего друга Алексей Петрович Давыдовский. Но главное не в этом, – Семён Гаврилович выдерживает короткую паузу, в голосе его чувствуется волнение, – Но самое главное, мой близкий друг, с которым я знаком с детства, Пётр Афанасьевич Давыдовский, тяжело болен. Врачи говорят, что ему осталось каких-нибудь полтора-два месяца.

– Чем он болен?

– Белокровием.

– Вы хотите, чтобы я скрасила последние дни жизни Вашего друга?

– Он мечтал отыскать из множества услышанных им голосов ангельский голос, способный открыть чистейшие струны человеческой души, но увы, впоследствии он понял, что голоса такого вообще не существует в природе. И вот вчера во время богослужения я понял, что мой друг не прав, ибо слух мой уловил настоящий ангельский голос. Поэтому я прошу тебя об этой неоценимой услуге, надеясь, что душа твоя чиста и светла, как и твой дар. Естественно вознаграждение непременно последует.

– Учтите, Семён Гаврилыч, – говорит отец Владимир, – девочка ещё и слепа, ей будет необходима помощь. Конечно, не хотелось бы мне отпускать мою певчую, но Ваш мотив, князь, очень благороден по сути своей. Если она согласится, не стану оставлять надежду увидеть её вновь.

Наконец отец Владимир обращается ко мне:

– Ну а ты что об этом думаешь, Таня?

– Денег мне не нужно и вознаграждений тоже не нужно, только вот решиться так сразу я не могу, привыкла я здесь, а в столицу уезжать боязно. Позвольте мне, батюшка, денёк-другой подумать.

– Оно конечно подумать стоит, – соглашается отец Владимир, продолжая гладить бороду, – Задуматься-то никому ещё не помешали.

…Ангел впорхнул в раскрытое окно вместе с волной морозного воздуха. Встал передо мною, улыбнулся мне своей широко открытой улыбкой. Я припала к нему, уже не сдерживая рыданий.

– Не печалься, – вдруг сказал Ангел, – Тебе нужно забыть обо всём и жить дальше.

– Я тебя ждала, – сказала я.

– Знаю. Твоё сердце наполнено сомнениями, ты сомневаешься в том, что должно произойти в недалёком будущем.

– Что мне делать?

– Твой дар не принадлежит тебе, он дан с тою лишь целью, чтобы, слушая твой голос, другие росли душой.

– Тогда почему ты так печален?

Ангел сложил стелющиеся по земле крылья, зимний ветер немного всколыхнул его белокурые одежды.

– Тебе предстоит долгий путь, полный потерь и разочарований, но ты должна пройти по нему.

– Почему?

– Таков твой выбор перед тем, как родиться здесь среди людей, среди всей этой никчёмной роскоши и нищеты. Я лишь следую за тобой, ведь тебе нужен друг и советчик.

Ангел осторожно сел на подоконник. Как всегда от его присутствия келья осветилась, но никто этого не видел, ибо сестра Мария, как и остальные монахини, давно спала.

– Неужели каждый человек желает себе худшей участи? – удивилась я, – И потом, что значит «перед тем, как родиться»? После смерти есть только одна пустота и ничего больше.

– Так принято считать среди людей, потому что они боятся проникнуть своим ограниченным сознанием за пределы смерти. Они думают, всё заканчивается с приходом смерти: мечты, надежды, чаяния, желания. Они рисуют смерть старой костлявой старухой с косой, но смерть в действительности совсем другое.

– Другое?

– Смерть – это открытая дверь в белое пространство Вечной Жизни. В той жизни совсем иные рамки восприятия: там нет ни страха, ни боли, ни голода. Иногда остаются желания завершить неоконченные при жизни дела, усвоить неусвоенные уроки. Если они остаются, душа молит о возвращении обратно, не подозревая о том, победи в себе она эти желания и чаяния, она навеки окунулась бы в Жизнь Вечную, где б её ждало море Радости и Величия, она приобрела бы качества, свойственные ей изначально, и Счастье стало бы её вечным спутником. Но она предпочитает страдать, навсегда оставаясь в нескончаемом потоке собственных сомнений, исканий, борьбы с самой собою. Люди – странные существа, непонятные существам Света. А жизнь человеческая – это сплошная трагедия, драма, даже если ты смеёшься, пребывая в состоянии эйфории.

– Почему?

– В человеческом теле истинное счастье недоступно, мольбы к Богу – лишь жалкая попытка приблизить его, терпящая в конце своём крах. Этот мир предназначен для страданий, он не имеет ничего общего с радостью духа, которую способен испытать дух, целиком освободившись от грубого тела, держащего его во власти тёмной стороны жизни. Это – мир Смерти, ибо таким он был создан изначально.

Я молчала, не зная, что ответить Ангелу. Мне хотелось возразить, но я понимала, Он был прав.

– Ты видела когда-нибудь глаза младенца и глаза взрослого, прожившего здесь не мало лет? – вдруг произнёс Ангел.

– Нет, – тихо сказала я, – Ты забыл, я не способна ничего видеть кроме темноты, вечно наполняющей собою этот мир.

– Не важно, – перебил меня Ангел, – ты и так знаешь, о чём я говорю. Глаза любого младенца, пришедшего в мир, наполнены светом, покоем и невинностью, которые он по простоте своей стремится передать в окружающую его среду похоти, лести, высокомерия, злобы, ведь именно этими чувствами наполнена жизнь. Но затем он сталкивается с их проявлениями и начинает меняться, потому что понимает, что здесь его никогда не примут таким, какой он создан богом без миллионов условностей. Он начинает приспосабливаться к равнодушию и злобе других, растрачивая самое ценное, что у него есть – Любовь. Он превращает её в страх, самобичевание, агрессию и ненависть. Достаточно единожды заглянуть в глаза ребёнка, чтобы мгновенно исцелиться, ведь этими глазами Сам Божественный Дух смотрит на тебя. Теперь сравни их со взглядом взрослого. Ты увидишь взгляд затравленного зверя, у которого не осталось ничего кроме огромного страха, но ты не прочтёшь в этом взгляде Безусловной Любви Ребёнка-Бога. Душа взрослого становится тяжёлой, полной предрассудков, потому что анализ и скептицизм, стопудовый скептицизм преобладает в ней. Нам, ангелам, намного сложнее подойти к взрослому нежели к ребёнку и общаться с ним, одаривая его энергией духа. Твои глаза пока ещё глядят глазами Ребёнка, но в них уже появилась боль и страх.