Чингиз Алиев - «Кто ты?». Часть 2

Я пожал плечами и промолчал.

Прошло ещё некоторое время в молчании.

– Вот что, – решившись, сказал он, – никаких гор и никаких шофёрских курсов. Я сам займусь тобой. Впрочем, я поговорю с твоим дядей. А теперь иди. Спасибо, ты обрадовал меня, очень обрадовал.

После этого случая началось настоящее нашествие учителей на мою персону. Не успев проверить журнал, они вызывали меня к доске и спрашивали уроки недавние, давние, а учитель по истории вдруг вспомнил аж про скифов, которых мы проходили в четвёртом классе. Ответами они оставались довольны. Единственно недовольным был учитель по азербайджанскому языку из-за того, что я плохо знал буквы и, как следствие, не мог нормально читать и писать.

– Почему ты не запомнил буквы, ведь буквы вам тоже преподавали? – спросил меня дядя после того, как я наизусть изложил стихи о Чапаеве.

– Тогда я не слушал учителя, – ответил я.

– Почему?

– Я строил «Чеча эви».

– Что строил?

– «Чеча эви».

Всеобщий смех. Смеются они потому, что правильнее надо сказать «кеча эви», что переводится буквально «дом из войлока», «юрта», а не «чеча эви», которое не очень-то пристойно звучит. Дело в том, что с детства я не мог произнести букву «К» и она в моём исполнении звучала как «Ч».

Эта логопедическая помеха сохраняется у меня и по сей день, и часто по этой причине я попадаю в неловкие положения. Например, подхожу я к очереди и спрашиваю: «Кто последний?», а у меня получается «Что последний?», и люди возмущаются. Спасает внешность нацмена. Люди думают, что это от незнания языка и подсказывают мне, как надо правильно спрашивать. Я, конечно, благодарствую им за подсказку, но стараюсь выбрать для этого такие слова, в которых отсутствует звук «К».

Когда я учился в Москве на курсах английского языка в Тимирязевской академии, совершенно случайно познакомился с одной девчонкой из Рязани, звали её Надеждой. Она была абитуриенткой и по иронии судьбы не выговаривала звук «Ч». У неё этот звук слышался то как «К», то как «С» – по настроению, так сказать. Так вот, если мы о чём-нибудь спорили или обсуждали какую-нибудь проблему, то невольные слушатели нашего разговора чуть ли не падали со смеха. Каких только людей земля не рожает!

В общем, взрослые решили, что за время летних каникул учитель по математике Аскеров доведёт мои знания по точным наукам до требуемого уровня, а грамматике и другим гуманитарным предметам будет учить Пакиза.

Эта, значительно старше меня, девочка с конопушками вокруг маленького носа была племянницей районного врача Саргиева и почему-то жила в нашей деревне и училась с нами. Она очень хорошо знала гуманитарные предметы, много читала художественных книг как на азербайджанском, так и на русском языках. Было решено также, что, независимо от того, как я буду отвечать на экзаменах, оценки в свидетельстве об окончании седьмого класса ставить в основном «отлично», имея в виду, что в конце лета я всё равно буду знать их на «отлично», – авансом, так сказать. Это делалось для того, чтобы не возникло трудностей при приёме в восьмой класс в районе. Дело в том, что в деревнях нашего района не существовало ни одной средней школы. В нашем колхозе и в самом дальнем колхозе «Заря Востока» были семилетние школы. В остальных деревнях действовали начальные школы, то есть там учились только с первого по четвёртый классы. Окончившие четвёртый класс с хорошими оценками ходили в нашу школу или в школу колхоза «Заря Востока», преодолевая ежедневно пешком большое расстояние туда и обратно.

В центре же района было всего две средних школы. Одна школа находилась в посёлке Бине старой части района, другая же, трёхэтажная современная школа, – в центре города, имела общежитие, интернаты и адреса, где можно было снять комнату, и называлась Халфараддинская средняя школа. Школа в посёлке Бине обслуживала ребят и девчат исключительно из района, а деревенские ребята имели право поступить только в Халфараддинскую среднюю школу. Разумеется, одна школа не могла разместить и обеспечить эффективную учёбу всех желающих в ней учиться, и руководители школы с разрешения районного отдела народного образования (РОНО) принимали учеников по сумме их оценок в свидетельстве. Чем выше балл, тем больше шансов быть принятым в школу. Ученики, набравшие самый высокий балл и являющиеся членами семей участников войны, сразу принимались в интернат.

Я с двумя четверками в свидетельстве сразу в интернат не попал и год жил в общежитии, тоже предоставленном школой, но без права на питание. Только по результатам экзаменов восьмого класса я был переведён из конюшни красноармейцев, которая служила нам общежитием, в дом-магазин Гаджи Гары, то есть в интернат.

По окончании средней школы самым-самым выдающимся ученикам из числа интернатских давали деньги для того, чтобы они могли поехать в города, где размещены институты, жить там и сдавать приёмные экзамены. На всё это школа выделяла тридцать рублей на человека. Такая система обучения была принята не от хорошей жизни, но давала потрясающий эффект. Ученики, приезжающие в институты из нашего района, показывали такой уровень знаний, что почти во всех институтах республики знали про нашу Халфараддинскую среднюю школу. Я сам был очевидцем этого, когда отвечал на вопросы билета по химии – первого приёмного экзамена в институт.

Преподаватель химии, горбатый и, наверное, по этой причине всё время смотрящий себе между ног, старичок, входящий в состав комиссии, не меняя позы, спросил:

– Ты не Халфараддинскую среднюю школу окончил?

– Да, Халфараддинскую, – утвердительно ответил я.

– Сильный у вас преподаватель по химии, – резюмировал он.

Так было и на экзаменах по другим предметам.

Учительница литературы, Кадимова Сара, выступая на выпускном вечере, говорила:

– Вот, например, Алиев Чингиз по моим предметам кроме тройки ничего никогда не удостаивался, и в аттестате у него тройка. Но я уверена, что он на приёмных экзаменах любого института, даже с литературным уклоном, получит «отлично» по этим предметам.

Так оно и получилось.

Если бы то, что я сейчас пишу, вышло бы в виде книги и её читали бы теперешние молодые люди, скажем, моя внучка, которая учится в десятом классе на круглые пятерки, а мы денно-нощно думаем, откуда взять деньги, чтобы устроить её в институт, так вот, если бы они читали мои записи, наверное, подумали бы, что я пишу фантазии какие-то, чего доброго сошёл с ума на старости лет. Но это быль, самая что ни на есть быль. Посмотрел бы я в глаза тех, кто помпезно утверждает, что у нашего поколения было потерянное детство. Нет, как раз-таки мы жили настоящее детство, охваченное государственными заботами детство. Даже те, кто по неуспеваемости не попали в институты, закончили техникумы, училища, честно трудились в различных областях народного хозяйства, женились, обзавелись потомством и стали полноправными членами общества, всеми уважаемыми гражданами своей страны.