Чингиз Алиев - «Кто ты?». Часть 2

Вопрос, на который отвечал я, касался нейрогуморального регулирования процесса оплодотворения. Это было поле битвы между тремя направлениями (школами), существующими в то время в биологии размножения. Я знал отношение всех этих трёх направлений к данному вопросу. Знал я и то, что директор института Баширов Эйюб Баламамедович был воспитанником и сторонником самого мощного из этих направлений, а именно школы академика Милованова. Чувствуя интерес со стороны, я обстоятельно анализировал процесс оплодотворения с самого начала до получения зиготы, объясняя в каждом отрезке процесса роль нервной и секреционной систем, указывал специфику подхода к этому учёных различных направлений, приводил примеры из конкретных исследовательских работ. Говорил я много, примерно час. В зале заседаний стояла гробовая тишина, продолжавшаяся ещё и пару минут после того, как я, закончив отвечать, остановился, ожидая возможные вопросы. Наконец директор встал и, обращаясь к председателю комиссии, сказал:

– Ставьте ему «отлично».

– Но… – хотел возразить тот.

– Я сказал: ставьте ему «отлично», – твёрдо ответил директор и, обращаясь ко мне, добавил: – Пойдёмте со мной.

Мы поднялись на второй этаж и зашли в его кабинет. Здесь он досконально расспросил меня: кто я, откуда, где учился и многое другое. Узнав, что я недавно обучался у доктора Лопырина, он переспросил:

– Вам преподавал сам Анатолий Иванович?

– Да, он сам, – ответил я.

Задав несколько вопросов, касающихся самочувствия Лопырина, и пожалев по поводу его слепоты, он сказал:

– Не стану скрывать, что место, куда вы собираетесь поступать, заказное. Его нам выделил родственник одного из ваших конкурентов, который занимает большую должность в Министерстве. Сам министр лично позвонил мне и велел, чтобы на это место приняли его человека. Но если вы сдадите и два остальных экзамена, я пойду на риск и приму вас. Не каждый день к нам обращаются такие подготовленные люди, как вы. Только никому ни слова о нашем разговоре, и если к вам будет применена несправедливость, что вполне может быть, то обращайтесь прямо ко мне. Впрочем, я и сам буду контролировать.

Троих из моих конкурентов вернули с первого экзамена, но одному также поставили «отлично». Значит, он и был тем человеком, под которого выделили эту вакансию. Потом мы с ним подружились. Звали его Мехтиев Сабир. Это был симпатичный мужчина средних лет с бойцовской фигурой, очень состоятельный. По специальности он был ветеринарным врачом.

Разумеется, исследовательский институт по животноводству, куда мы собрались поступать в аспирантуру, не имел своих специалистов по философии и английскому языку. Поэтому специалисты эти были приглашены из сельскохозяйственного института, находящегося также в Кировабаде, но в центре города. Накануне мы узнали, что экзамен по философии будет принимать доцент кафедры философии сельскохозяйственного института Курбаналиев совместно с теми членами комиссии, которые уже нам известны. Доцента Курбаналиева я знал. Он был сравнительно молодым учёным и преподавал мне в институте. Лекции по философии в институте читали двое: он и сравнительно пожилой, также доцент, Ахмедов. Большинство студентов старались попасть к Ахмедову, так как он умел объяснять законы и категории философии на понятном для всех языке. Курбаналиев же преподавал философию на философском языке, чем и завоевал уважение пусть малочисленных, но толковых студентов. Я учился в группе, где преподавал Курбаналиев, очень уважал его, и, насколько я понимал, это уважение было взаимно.

Вообще, философия была одним из немногих предметов, которые я любил и изучал не по принуждению, а по влечению. И я в корне не согласен с теми, кто считает её не точной, гуманитарной наукой. Хотя старик Эйнштейн говорил, что от философии создаётся впечатление, что «что-то жуёшь, а глотать нечего», но смею сказать, что любому разбирающемуся в философии человеку видна ошибочность такого утверждения. Философия весьма консервативная и точная наука, даже точнее, чем физика и математика. Недаром философия обращается к этим и другим точным наукам как к объектам своего изучения, а не наоборот.

Как потом выяснилось, доцент Курбаналиев был дальним родственником Мехтиева Сабира, моего конкурента. Поэтому, узнав, что экзамен у нас будет принимать он, Сабир вечером этого дня заходит к Курбаналиеву домой и, объяснив ситуацию, склоняет его, в общем-то довольно объективного человека, к тому, чтобы он меня срезал на экзамене или хотя бы поставил оценку ниже, чем ему. Доцент не знал, о ком речь идёт, но обещал Сабиру, что поступит в его пользу.

За пять минут до начала экзамена появился директор института и также зашёл в зал, где уже сидели экзаменаторы. Вызвали, и я, как обычно, зашёл первым. У Курбаналиева было свойство краснеть, если он замечал что-то неэтичное. Увидев меня, он стал пунцовым от неожиданности. Он даже привстал и, поздоровавшись со мной за руку, спросил:

– Почему ты не поступаешь в свой институт? Там тебя все знают.

Он имел в виду сельскохозяйственный институт. Я ответил, что попалось объявление этого института, ну и приехал сюда.

– На какую вакансию поступаешь? – спросил он меня.

Но за меня ответил директор института:

– По биологии размножения, в мой отдел.

– А вы знаете его?

– Нет. Здесь познакомился.

– Одно из его прозвищ – Гегель, так что философию он знает.

– Да, он подготовленный парень.

– А народу много, Эйюб Баламамедович? – спросил Курбаналиев у директора.

– Около десяти-двенадцати примерно, – ответил тот. – Тем более, нечего на этого время терять, – сказал он и велел мне взять билет.

Задав кое-какие вопросы по билету, он почти через пять минут написал мне «отлично», посмотрел налево, потом направо, спросил:

– Может, кто возражает?

Все молчали. Возражений не было.

Удовлетворив любопытство толпящихся у двери очередников, я отправился на автобусную остановку, чтобы поехать в город. В городе я снимал в частном двухэтажном доме небольшую комнатушку, правда, с прихожей и со всеми удобствами. Дом принадлежал очень высокой и дородной старухе, вернее, её сыну, который погиб в автокатастрофе, оставив дом старой матери и молодой, не менее дородной, жене. Детей у них не было, и они большую часть дома сдавали внаём и на это существовали. Рядом со мной жила одинокая дама. Она работала на мясокомбинате и продавала соседям вынесенные оттуда мясо и мясные продукты. Раза два она и мне предлагала по дешёвке купить у неё мясо или колбасы, но я отказывался. Мясо или другие продукты, спрятанные, чтобы вынести с мясокомбината, черт знает на какой части тела, вызывали у меня не совсем положительные ассоциации. Чуть дальше снимал такую же комнату какой-то начальник. Этакий здоровяк с квадратными усищами. Он тоже несколько раз предлагал мне сыграть в нарды, но я также отказывался под благовидным предлогом. Готовил я дома. Вообще, я не любитель ходить по кабакам. В Ставрополе я жил не один, да и условий не было, чтобы самому готовить, поэтому ходил в столовую. Здесь же я покупал продукты типа яиц, колбасы, цыплят и прочих легко приготовляемых продуктов и питался дома, но с соседями не общался. Они видели меня только тогда, когда я приходил или уходил.

Читать дальше