Чингиз Алиев - «Кто ты?». Часть 2

– Вот вешалки, – указала она на несколько вешалок.

– Надеюсь, вы не подвергнете её термической обработке?

– Что вы, что вы!

Она была на грани помешательства. Её глаза блуждали, как будто искали, за что бы ухватиться. Видимо, в этом доме никто никогда не шутил, и всё сказанное воспринималось дословно.

Я ухмыльнулся и сказал:

– Хорошо, извините. Я так, в качестве уточнения-с.

– Понимаю, понимаю, – протянула она и стала почему-то задом выходить из душевой.

– А дверь изнутри не закрывается? – показав на гладкую поверхность двери, спросил я.

– Нет, зачем? Она и так хорошо закрывается, – недоуменно ответила она.

– Мало ли, – гнул я своё, – какой-нибудь сквозняк или неосторожное прикосновение…

– Что вы, что вы! Никаких сквозняков здесь не бывает, да и кроме гостей в эту часть дома никто не заходит. В настоящее время кроме вас никого здесь нет.

– Вы хотите сказать, что у вас есть свои отдельные душевые?

– Разумеется, – недоумевала она.

– Бедняги.

– Что?

– Ничего, – ответил я и отвернулся.

В детстве я с такими же, как я, ребятами мылся в горном озере. Брали кусок хозяйственного мыла – и в холодную и, как слезы, чистую воду. Зимой же мать мыла меня в скотном дворе. Подогреет ведро воды и в скотном дворе помоет, поставив под ноги большой алюминиевый тазик. Вот и все флаконы. Конечно, во время учёбы в институте и в Ставрополе я видел более совершенные методы мытья, но такую роскошь встретил впервые. Например, четыре оранжевых флакона с пульверизатором и витиеватыми изгибами предназначались, как она объяснила Сабиру, для орошения (она так прямо и сказала) ноздрей носа и ушных раковин. Когда я, смеясь, сказал, что для этого хватило бы и одного флакона, она удивлённо ответила:

– Как можно орошать четыре объекта одной ёмкостью?

Надо отдать должное Вере. Костюмы она выбрала точно по размерам. Я не хотел надевать галстук, но, вспомнив её опасения, всё же нацепил его и пришёл в комнату, выделенную нам. Сабира ещё не было, и я начал потихоньку пробовать виноград, поставленный на стол в двух больших вазах. Зашла Вера.

– Товарища вашего пока нет? – спросила она.

– Нет, – ответил я, – видимо, он пока ещё орошает свой объект, как вы изволили сказать.

Она прыснула смехом, но быстро собралась и довольно долго смотрела на меня.

– Я тебя хорошо понимаю, Чингиз, – почему-то перешла она на «ты». – Я сама из простой семьи. Но ты уж не иронизируй, пожалуйста, – положение обязывает. Я ведь нахожусь на работе.

– Говорят, в Москве много заводов и фабрик и платят рабочим хорошо. Неужели ты не могла где-нибудь устроиться, и работать по-человечески? – спросил я.

– Я выросла без отца. Он погиб где-то под Берлином. Мать работала день и ночь, чтобы содержать меня с братом. Он с молодых лет пристрастился к алкоголю и сейчас сидит в тюрьме где-то в Мордовии. Я же, видя мытарства матери, с седьмого класса поступила в педагогическое училище. По окончании устроилась в детский сад на шестьдесят пять рублей в месяц. Этих денег не хватало даже на содержание себя, не то что на помощь матери. Несмотря на возражения и слёзы матери, пошла и устроилась на завод «Серп и Молот», есть здесь такой завод. На первых порах приняли меня в моечный цех – потом, мол, посмотрим. Весь день работали в резиновых одеяниях с ног до головы, мыли детали водой и другими растворами температурой семьдесят и более. В двух метрах от себя ничего не было видно: кругом туман, влажность абсолютная. В конце работы выходила я оттуда как из настоящего ада, многие падали прямо на выходе от свежего воздуха, а платили нам за всё это в пределах ста тридцати – ста пятидесяти рублей. А ты говоришь, много работы. Работы везде много. Только вот хорошая работа для тех, у кого есть связи или другой блат, а для таких, как я, – моечная, дорогой мой Чингиз. Работай, парься, мучайся за сто тридцать рублей, кто тебе не разрешает? «Издыхайте псы, если вы недовольны», – говорят французы. Долго ли я продержалась бы на той работе, как ты думаешь?

– Я, Вера, не то чтобы против тебя лично, упаси бог, просто неприятно, когда общаешься с маской на лице.

– Мне самой противны все эти условности. Но такой этикет, Чингиз. Иначе нельзя работать. Такие люди, как ты, сюда не приходят, если только случайно, как сейчас, а все остальные требуют этикет. Так уж у них заведено. Иначе я и двух дней здесь не продержусь, а у меня старая и немощная мать. То, что она когда-то работала на износ, сейчас выходит боком. Два раза её парализовывало, еле двигается в доме, на улицу уже не выходит. Кто же её содержать будет?

– Как здесь с тобой расплачиваются? – спросил я.

– Как обычно. Я получаю зарплату, и неплохую, потом продукты, всякие там фрукты сама хозяйка заставляет брать с собой, дай бог ей здоровья. Хорошие импортные лекарства в дефиците – тоже она достаёт. Она очень хороший человек, и я нигде так не смогла бы устроиться. Так что я дорожу своим местом.

– Ты замужняя?

– Нет, конечно, мне давно пора, но…

На этом месте пришёл Сабир, весь красный. После некоторых дежурных церемоний относительно удобств в душевой и прочего, Вера объявила, что ровно в семь часов хозяйка с дочкой будут ждать нас в столовой, где мы и будем ужинать, и ушла. Я из предыдущего опыта знал, что в таких домах за столом как следует поесть невозможно. Поэтому ещё до прихода Сабира попросил Веру, чтобы она на ночь поставила нам на стол чайник чая и немного хлеба с сыром – дескать, на всякий случай. Она обещала, что сделает, и показала на кнопку около двери, чтобы, если она будет нужна, нажимать на эту кнопку.

Хозяйка встретила нас, стоя за самой дальней стороной огромного стола. Рядом с ней стояла девчонка лет десяти-одиннадцати – вероятно, дочь. После того как мы познакомились, она поинтересовалась здоровьем своего друга, как он работает, и вообще как развивается народное хозяйство в Азербайджане. Получив на все свои вопросы исчерпывающие ответы от Сабира, ибо говорил один он, она показала, где нам сесть, и нажала на такую же кнопку, как в нашей комнате.

Столовая представляла собой огромное помещение величиной почти с баскетбольную площадку и вся была напичкана мрамором и дорогими люстрами. На всю длину этого зала тянулся массивный стол старинной работы, сделанный из красного дерева. Любой хозяйственный магазин позавидовал бы изобилию разнообразной посуды, вилок и ложек, которыми был сервирован этот стол. Улучив момент, я спросил у хозяйки: «Все ли квартиры в этом доме такие?» Она довольно улыбнулась и ответила, что в каждом так называемом сталинском доме имеется две-три такие квартиры для особо заслуженных людей и что эту квартиру им дали недавно по личному указанию самого Хрущёва, а раньше они жили в этом же доме, но в другой, значительно меньшей, квартире. Далее она сказала, что муж её, тоже народный артист СССР, сейчас находится на Украине, так как там снимается какой-то исторический фильм, в котором он приглашён сыграть одну из главных ролей. Она сообщила, что, следуя давно сложившимся правилам, завтра у неё приёмный вечер, в котором будет участвовать весь свет искусств и ещё кое-кто из больших людей. Она посоветовала нам также приготовиться к этому вечеру.