Чингиз Алиев - «Кто ты?». Часть 2

– Ну, брат, живём! – заплетающимся языком обратился он ко мне. – Я ведь тоже могу думать, шевелить мозгами. И вот скажу я тебе, что давеча ты был неправ, относительно воспитания щенка не прав, ведь это требует огромного труда и знаний. Не каждому дано говорить с собачкой на чужом языке, да ещё так, чтобы она тебя поняла. Это же чудо! Нет, что ни говори, неправ. Ведь мы с тобой вроде бы грамотные люди, но двух слов по-иностранному не можем увязать. Так я говорю?

Я сидел на тахте и слушал всю эту пьяную болтовню.

– Вот, давеча, – продолжал он, – в клубе… Ведь я тоже был в числе приглашённых. Председатель всех нас представил: мол, специалист по животноводству-с и прочее. Ну, люди-то в основном солидные приехали, с галстуками… Все мягкие такие, пухленькие… Короче, выпили мы малость. Нельзя было отказаться. Кругом все пьют, все такие солидные люди, ну как им откажешь? А пьют-то как, прямо как лошади, целыми стаканами пьют. Они-то как-то по-другому называют. Это я говорю «стакан», а по-ихнему по-другому. Один из столичных-то фокусы даже показывал. Целый стакан водки одним глотком, хлёст – и тама. Так вот к чему я? Да насчёт иностранного языка-то. Так вот, этот фокусник, откуда ни возьмись, стал со мной откровенничать. Кажись, даже советский образ ведения животноводства малость критиковал. Специалист, наверное, по этой части. Так вот, этот субъект и спрашивает меня насчёт жизни и прочее, сам спрашивает: какое, мол, у меня хобби? Я-то ведь никогда не слышал этого слова и, убей, не знаю, что ему и ответить, а он всё своё: хобби да хобби. Я ведь тоже выпимши был, ну и решил блеснуть, и говорю, мол, «ничего-с, жена не жалуется». Хохотал он как сумасшедший, а когда успокоился, стал рассказывать мой ответ, приукрасив его всякой похабщиной. Что тут поднялось! Все ржали как бешеные, показывая пальцем то на меня, то на жену мою. Там ведь были и женщины, среди них и моя жена с мамашей своей на первых рядах. Ты бы видел, как блестели глаза тёщи, как прыгала на хромой ножке моя жена, оправдываясь перед налетевшими к ней со всех сторон бабами и мужиками. Я тоже не отставал от остальных, ржал что есть силы и пальцем показывал на кого-то, теперь уже не помню на кого, кажется, на тёщу. Точно, на тёщу и показывал, и это вызвало новую волну смеха, ещё сильнее, чем прежде. Ни дать ни взять сущий бедлам. Кто-то кричал «браво», а кто-то ткнул пятернёй мне под ребро – не знаю кто. По сторонам-то я не смотрел, а только вперёд смотрю и хохочу вместе с остальными. Ну и забодал я в сторону того, кто ткнул мне под ребро, а в ответ услышал страшную ругань. Не знаю, кто это был, кто-то из высоких гостей, но ругался, как сапожник. Вдруг чувствую: кто-то завладел рукавом моего пиджака и тащит в сторону. Хотел я освободить руку, но не тут-то было. Поворачиваю голову и замечаю, что это тесть мой тащит меня. Мерин-то здоровый, хоть и счетовод. Оттащил он меня поодаль и спрашивает:

– Ты чего смеёшься, дурак, и куда пальцем показываешь?

Слово «дурак» малость обескуражило меня, ну да ладно, с кем не бывает. К тому же хоть и не родной он мне, как-никак тесть же. Обнял я его, для поцелуя, разумеется, но вышло слишком порывисто: кажись, плохо сориентировался и хватанул зубами мочку уха. Так или не так, сейчас уже не помню, но помню, что двинул он мне прямо в затылок и выгнал вон из клуба. Понял теперь, до чего доводит незнание иностранного языка? Но это ерунда, сущая ерунда. Я и сам собирался уходить, ну, малость опередили события… Сам виноват-с, надо было послушаться умного совета. Словом, не в этом дело.

– А в чём же? – спросил я его.

Он сел рядом со мной на тахту и начал бить в область левого внутреннего кармана пиджака.

– Богаты мы теперича – вот в чём дело. Мы ведь не сразу начали трапезничать. Сначала было торжество, и всё, как принято у людей, – чин-чинарём. Один из столичных гостей – видимо, самый значимый, – произнёс длинную речь. Очень уж он хвалил наш колхоз, шпарил цифрами, даже несколько фамилий жителей нашей деревни назвал, как будто всю жизнь жил с нами бок о бок и ишачил вместе со всеми. Ну, закончил тем, что начал выдавать ордена, медали, всякие там грамоты. Затем ещё два-три товарища, но уже из районных руководителей, выступали и тоже хвалили наших жителей: мол, мы гордимся и так далее… Ответное слово держал, как и подобает в таких случаях, наш председатель. Скромный человек, ничего не скажешь.

– Благодаря, – говорит, – неустанной заботе партии и правительства… – и пошло, и пошло: анализ за анализом, и всяческие там качественные изменения, и какие-то там изобилия… Впрочем, качественно говорил, не то чтобы как всегда, нет, обособленно и, главное, качественно. Скромный человек, говорю я тебе. Показывал на звёзды, только что навешанные ему на грудь, и говорил, что это результат коллективного труда, труда всех здесь сидящих товарищей, и мы хорошо понимаем, к чему это нас обязывает. Хотя в зале не было ни одного колхозника, окромя двух-трёх звеньевых, эти слова были встречены аплодисментами.

– Чтобы не быть голословным, – продолжал он, – особо отличившиеся труженики нашего колхоза премируются денежными премиями. И стал перечислять фамилии и имена премированных, а те прямо там же подходили и получали пакет с деньгами. Когда председатель назвал мою фамилию, я, как и все, подошёл к трибуне, получил свой пакет, поблагодарил всех и обратился к председателю. «Товарищ председатель, – говорю, – если вы позволите, завтра я хочу уехать в Агдам, чтобы устроить брата своего в техникум, о чём он просит ежедневно». Все рассмеялись, захлопали в ладоши, а председатель и говорит, что он очень даже позволяет и разрешает, добавив, что «колхозу нужны высококвалифицированные, грамотные люди, и, если будет какая нужда, обращайтесь прямо ко мне». Так что, браток, завтра мы вольные, как цыгане, и деньги у нас есть. – Заново стучит он в область кармана. – Прямо с утра поедем в Агдам, сдадим документы твои в какой ты скажешь техникум, купим тебе всё необходимое, отметим всё это в хорошем ресторане и вернёмся к вечеру со спокойной душой, зная, что ты уже студент. Одна просьба всё же у меня имеется, – почти засыпая произнёс он.

– Что за просьба? – спросил я.

– Научись иностранному языку. Неважно какой, лишь бы иностранный был. Во всех техникумах учат ему. Нам тоже преподавали, но мы ноль внимания на него – откуда мне его знать. Но ты ни-ни. С самого начала научись всем словам, всем нужным словам. Я за четыре года учёбы научился выговаривать только одно слово: «видерзеен». И то потому, что почти каждый раз после урока учительница говорила нам его: только звенит звонок на перерыв, она журнал под мышку и – «ребята, видерзеен». Ну и мы ей хором «видерзеен» орали. Но это не то слово, неходовое слово этот «видерзеен». За столько лет, что я окончил учёбу, никто ни разу не спрашивал меня, мол, какое у тебя видерзеен? Нет, не ходовое, а вот «хобби» – другое дело. При первой же встрече с приличными людьми спросили, какое, мол, у тебя хобби? Такие вот слова и учи, чтоб ходовые были, а это… что же… дерьмо этот «видерзеен»…