Денис Порохов - Глухая фортуна

© Денис Порохов, 2022

ISBN 978-5-0053-6166-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Механический голос: « We’ll be landing in thirty minutes » вырвал меня из сна. В иллюминаторе все еще сизые холмы облаков. Легкий гул двигателей. Я огляделся. Многие с ногами в креслах беспечно дремлют. Иные засуетились, спешно собирая разбросанные по полу игрушки и вещи. Вскоре тот же голос обратился: « Please, put your seats back upright and ensure your baggage is safely secured in an overhead compartment ». Да, как все забавно получилось в итоге. Я опять уткнулся в иллюминатор и задумался.

«Эта история произошла давно, когда мы были еще полны сил, питали надежды и верили в успех. Ведь порой обстоятельства складываются так, что непременно веришь в возможность некоего успеха. Конечно, если под успехом понимать реализацию поставленных целей в задуманном деле или просто – положительный результат чего-либо, или общественное признание. „Как все удачно сложилось“, – восклицают окружающие. „Это твой шанс“, – звучит ободряюще отовсюду. „Это твоя судьба“, – подталкивают иные к действию. Жизнь предоставляет Шанс. Человеку ли, небольшой группе людей, сообществу, в конце концов – государству. Шансы можно реализовывать, можно проходить мимо. В итоге, весь жизненный путь – реализация или не реализация шансов».

– Please, fold up your meal trays before landing and make sure your seat belt is fastened, – вновь обратился механический голос. Машинально огляделся и поправил спинку кресла. В иллюминаторе редели облака.

«Итак, шансы. Однако, дело не столько в количестве шансов потенциальных, сколько в реализованных. Как говаривал когда-то мой дядя, папин брат, Соломон Михайлович, цитируя их друга Илию Шапиро, пережившего гетто, «Запомните, мальчики, шансы есть всегда! Даже когда их нет».

Да, безусловно, можно рассуждать о градации оных по масштабности, роли в мировой истории, судьбоносности. Все аспекты можно рассматривать, все важны. Но дело не в самих шансах, а в человеке, коему эти шансы предоставляются. Бежит он от удачи, сетуя на эти самые обстоятельства, или с головой бросается в водоворот событий».

Его звонок в районе одиннадцати вечера оказался неожиданным. Прошло более десяти лет, как мы не общались. Последний раз это произошло на сборище, посвященном какому-то юбилею выпуска. То ли двадцать лет, то ли двадцать пять. Коль забыл, значит не важно. Важно то, что на тот момент у него еще не было детей, но страстное желание обзавестись потомством присутствовало. Помню, все уши прожужжал на эту тему.

– Привет, Сэм. Ты дома? – в трубке знакомый голос.

– Привет. Вроде как дома, – для уверенности огляделся.

– Я зайду, не возражаешь?

Смутил заговорщицкий тон. Что-то произошло у товарища. Но почему обращается ко мне? Столько лет даже с днем рождения не поздравлял, а тут…

– Ну… – тянул я мхатовскую паузу, – как тебе сказать…

– Хорошо. Иду.

Разговор резко оборвался, и короткие гудки обозначили конец связи.

«Вот те на. Никак влип парень по самые уши, раз ко мне обратился, да еще в таком манере». Хотя манер вполне понятный. Некогда, давно, правда, друзья знали, что ко мне можно завалиться в любое время, в любом составе, если только люди приличные и воспитанные. Я им, собственно, не очень-то и нужен был. Они располагались на кухне, болтали, выпивали, если приносили с собой. Бывало, песни пели, аккомпанируя моей же гитарой. Мне они не шибко мешали. Вернее, совсем не мешали, потому как, если становилось неинтересно, я уходил в дальнюю комнату, закрывал массивную двухметровой высоты дверь и, как правило, ложился. Либо спать, либо читать. Конечно, случалось, и с ними сидел. Если на завтра дел нет, отчего же и не посидеть-то. Да, славные времена. Молодость, понимаете ли. Недавно шли с приятелем по Петроградке, я ему восторженно этак: «Смотри, как город помолодел». А он: «Не, это мы постарели». Обломал настроение, пессимист клятый. Но ведь прав, зараза. Так вот, давно уже не приключалось у меня вечерних и ночных посиделок. Постарели, видимо. А тут на тебе: ночь на дворе, спатеньки пора, и вдруг, бац, приду сейчас. «Небось, и с собой принесет».

За воспоминаниями да сетованиями прошло время, и в дверь постучали. Звонок, конечно, есть, но он на батарейках, а те разрядились, а менять – повода нет, ибо давно уже спонтанно никто не приходит. Редкий сосед в дверь постучит. Прям, как в Книге: «Стучите, и отворят вам». (Евнгл. От Луки, 11:9). Да, на пороге стоял Александр, какой-то весь смурной, чуть сгорбленный. Видать, жизнь трепала его последнее время словно шторм – ботник.

Я оказался прав, он принес с собой, что неотвратимо вело на кухню. На улице, выяснилось, лил «дождь-безнадежность», и мой гость порядком продрог. Роняя на пол капли питерского лета, он проследовал за мной по коридору, весьма эмоционально тараторя:

– Сэм, только ты можешь нам помочь. Мы все учреждения обошли. Со всеми специалистами говорили. Но… они даже слушать не хотят. Все, – он водил руками, вычерчивая замысловатые дуги. – Ты представляешь?! Они все не хотят даже выслушать. Что с людьми стало, боже! Какие все черствые теперь.

Пока Александр выплескивал эмоции, я приготовил ему крепкого горячего чаю – питерская антидепрессивная классика – булькнув две десертных ложки коньяка «Киневский». Увы, только три звездочки. Пяти не оказалось. Мой ночной гость обхватил кружку – лето, жара, начало июля, а он аки пилигрим январский – сделал несколько обогревающих глотков и наконец-таки начал приходить в себя. Даже плечи опустил, спину выпрямил. Вот что чай животворящий делает. С коньяком, конечно же.

– Итак, Сань. Давай, мы сейчас чуток дерябнем, и ты спокойно, по порядку, как профессор с кафедры, все объяснишь. Хорошо?

Если я не ошибался, он преподавал на факультете, что мы когда-то окончили. Александр кивнул. Но кружку не отпустил.

Его презент отправился охлаждаться в холодильник, а я достал из морозилки свою непочатую емкость аналогичного напитка. Бутылка беленькой лишилась пробки легко и непринужденно, и наполненные хрустальные стопки мгновенно покрылись матовым налетом заледенелого конденсата. Первая прошла прекрасно. Саня порыскал взглядом по столу. Пришлось выложить натюрморт из порезанной селедки с укропом, нескольких ломтей хлеба, кусочков Чеддера и крюка «Краковской».

– Ну, теперь давай, как договорились, по порядку. Адам родил Исаака…

– Каина и Авеля, – Александр отрицательно покачал пальцем.

– Так. Спорить не будем, покуда он там много кого нарожал, и род человеческий не иссяк.

Я разлил еще, исполняя первый закон застолья: между первой и второй…

Александр несуетно закусил, как полагается, кусочком селедки, уложенной на ломоть хлеба, кивнул и начал свою историю.