Ольга Пустошинская - Осязание

Врач перевязала ноги, обрезала кончик бинта ножницами, кивнула:

– Уносите.

Янина с медсестричкой понесли носилки по коридору и свернули в палату с высокими потолками, бывшую ещё так недавно школьным классом, даже чёрная доска с кусочками мела осталась. Железные койки с ранеными стояли почти вплотную друг к другу, пройти между ними можно было с трудом.

С осторожностью переложили раненого на постель с тонким матрасом и серым байковым одеялом. Нина замешкалась.

– Чего стоишь, идём дальше. Видишь, сколько больных? – напустилась на неё маленькая медсестра.

– Иди, я догоню. Мне надо отойти.

– В туалет, что ли? Для персонала направо по коридору. – Медсестра вышла, волоча носилки.

Янина присела на краешек койки и приложила потеплевшие руки к ногам солдата. Ток сразу пошёл, ладони стало ощутимо покалывать. С каждой минутой ей становилось хуже: мутило, напала страшная слабость, часто-часто колотилось сердце. Дурнота, подступившая к самому горлу, заставила Нину спешно побежать в указанный девушкой туалет для персонала, откуда она вернулась бледной как полотно. И снова присела на койку к раненому, приложила одну руку к области сердца, другую – на правую ногу.

Боец совершенно не обращал внимания на её манипуляции, убитый страшной новостью. Ничего, лишь бы не мешал…

Янина не сразу заметила, как в палату вошёл врач в халате и белой шапочке.

– Можете идти, сестра, – отрывисто сказал он, склонившись над ногами раненого. – Рая, ножницы.

Тёмненькая медсестра подала ножницы из лотка.

– Так… давление, температуру измерьте. Да что вы застряли в дверях? – напустился он на Нину. – Экие бестолковые… Несите же манометр!

Манометр нашёлся у постовой медсестры.

– Температура повышенная, но не критическая. Раны, конечно, серьёзные… но попытаемся спасти ваши ноги. На рентген и в операционную!

Они опять переложили раненого на носилки и понесли на рентген, потом до дверей операционной. Дальше их не пустили, там была святая святых со строгой стерильностью.

***

Она возвращалась домой совершенно без сил, не шла, а тащилась.

Мама ахнула:

– Янечка! Что случилось? На тебе лица нет.

– А куда же оно делось? – слабо отшутилась Нина. – Мам, баню топили?

– Да, отец затопил, уже готова… Давай провожу, – спохватилась мать. Она собрала бельё, полотенце, мыло из довоенных запасов и проводила Янину в баню. – Не запирайся, я неподалёку постою.

Вода была уже тёплой. Нина окатывалась из ковша с головы до ног, чувствуя, как стекает усталость и уходит недомогание. Она долго мылась, размазывая по волосам мыльную пену, тёрлась мочалкой и поливала себя то горячей, то прохладной водой.

– Меня не будить, даже если начнётся бомбёжка, – сказала Янина матери, вернувшись в дом.

По привычке она пошла в свою комнату, но увидела топчан и чужие вещи и вспомнила про Татьяну с дочкой.

Таня отвела ребёнка в детский сад, где девочке дали круглосуточное место, и уже несколько дней не появлялась дома, ночуя в посёлке. Рабочие предприятий буквально сутками пропадали на площадках – устанавливали оборудование, чтобы как можно скорее запустить его и выдавать необходимые фронту гильзы для снарядов. Армии нужны как воздух боеприпасы и топливо, полуголодные люди в тылу работали на износ в холодных цехах. Всё для фронта! Всё для победы!

Янина легла на диване, постелив чистое бельё. Как же приятно так лежать, как хорошо…

На постель немедленно прыгнул Тимошка, улёгся ей на живот поверх одеяла. Пусть лежит, кот не просто так пришёл, чувствует, что нужна его помощь.

Госпиталь, к счастью, находился недалеко от библиотеки, на одной улице, и после работы Янина не мешкая отправилась туда. Пожилой санитарке на входе сказала, что пришла помогать. Та понимающе кивнула, выдала чистый халат и помогла завязать верёвочки на спине. Нина поднялась по лестнице на второй этаж к «своему» солдату.

Всюду переполненные палаты, койками заставленные коридоры, спешащие медсёстры с лотками… И раненые, раненые, раненые, среди которых много тяжёлых. Чужая боль снова оглушила, не давая дышать.

Она остановилась, приходя в себя, и мысленно надела костюм химической защиты, который каждый день видела на плакате в библиотеке. Как ни странно, но это помогало.

Выздоравливающие ходили туда-сюда по коридорам, разговаривали и смеялись. Смеются, значит, идут на поправку.

Янина прошла во вторую от входа палату, на двери которой ещё была табличка с номером школьного кабинета. Знакомый солдат лежал на том же месте, толсто перевязанные чистыми бинтами ноги покоились на подушке. Он увидел Нину, обрадовался:

– Сестрёнка пришла!

– Здравствуйте. Как чувствуете себя? – тихо спросила она, смущаясь чужих взглядов.

– Да будем живы – не помрём, – подмигнул юноша. – Ноги мне оставили. Сказали, что попробуют спасти, раз угрожающего состояния нет.

– Хорошо… Левая уже вне опасности.

– Откуда вы знаете?

– Знаю.

Руки зависли над правой ногой, не касаясь бинтов; она чувствовала, как перекатывается под ладонями что-то плотнее воздуха, как они горят, словно обожжённые крапивой.

– Что вы делаете? – заинтересовался солдат.

– Это такой массаж.

– Вы не касаетесь ног, а я чувствую тепло и как будто покалывание, – удивился раненый.

– Потише, пожалуйста. – Лишнее внимание ни к чему, оно только мешает.

– Как вас зовут, сестрёнка? – прошептал он.

– Янина.

– Очень красивое имя, мне нравится. А я Виктор. Виктор Малышев. Не уходите подольше, Янина…

Горели и зудели ладони, хотелось сунуть их под холодную воду, но она терпела.

– Сестра! – позвал кто-то с кровати у окна.

Нина огляделась: медсестры в палате не было. Она поправила косынку и подошла к темноволосому солдату с перебинтованной рукой.

– Вы меня звали?

– Утку…

Разумеется, речь не шла о птице семейства утиных, Янине было достаточно лет, чтобы понимать, какие утки бывают в больницах. Она вытащила из-под койки посудину и, покраснев до корней волос, неловко топталась рядом.

– Утку подержи просто. Видишь, одной рукой несподручно.

Нина протиснулась между койками, вышла в коридор и увидела вчерашнюю суровую девушку, занятую раскладыванием лекарств в ячейки.

– Вылей и в туалете оставь, мы их обрабатываем, – не поворачивая головы бросила медсестра. – Ты новенькая?

– Я помочь пришла.

Такая маленькая и беленькая, лет пятнадцати на вид, хотя, вероятно, старше. И вся эта суровость – напускная. Так ёжик ощетинивается, когда ему чудится опасность.

– А-а-а, хорошо, помощь не помешает. Я Женя, а ты?.. Янина? А кратко как можно звать? – Она ни на секунду не прервала своего занятия.

– Яна.