Ричард Ортис - Наблюдатель

Началось всё пару лет назад, когда после переезда в штаты я начал работать в одной из крупных корпораций, получив в ней должность «наблюдателя». На тот момент моей задачей было консультировать руководителей компаний, финансовые отделы, а не их семейные проблемы или, как это сейчас модно называть, вопросы эмоционального «выгорания». В недалёком прошлом я управлял крупной компанией в Париже, поэтому прекрасно понимал, насколько важно быть в своём коллективе чутким «метеорологом». Финансы ушли на второй план.

О своих клиентах я знал практически всё, включая то, что они ели на завтрак, какую любили музыку, с кем спали и в каких позах. Одно дело – помочь человеку справиться с его личными переживаниями и позволить остаться в тени, другое – стать свидетелем куда более мощного и волнующего откровения, чем любая исповедь.

Дочитывая очередное письмо, я представлял, что передо мной вот-вот раскроется истинное лицо серийного убийцы; где-то в глубине души я даже верил в подобный сценарий. Желая быть пойманным, обезоруженный облик его окажется средь белого дня в заполненном людьми здании. Он неспешно пройдется по вестибюлю навстречу угрюмой и безликой толпе, наслаждаясь предвкушением нового, ни на что не похожего чувства, оглянется по сторонам и, раскинув руки в стороны, дрожащим от переполнения эмоций голосом крикнет: « Вот он я, господа! Прошу любить и жаловать! ». Приковывая к себе всё больше внимания, его пронзительный смех эхом разлетится по мраморному залу, дав возможность стражам правопорядка схватить его. А иначе какой смысл от убийств и похищений? Всё верно, игра со следствием, в которой злоумышленник, полностью овладев ситуацией, решается на сделку с правосудием, но делает это уже по собственному желанию.

Мой офис находился на 47-м этаже одного из высочайших и знаменитых зданий мира. Вероятно, вы наслышаны об Empire State Building. Ни одно другое сооружение в моих глазах не отражало столь страстного желания тянуться так высоко в небо. Вглядываясь в небоскрёб со стороны, я всегда представлял, будто передо мной стоял оживший и дышащий облик с его могучими строениями и пустыми окнами, наполненными чёрным светом и призрачными тенями людей, с немым укором следившими за прохожими, за каждым, кому довелось ощутить среди его стен отголоски прошлых жизней.

С раннего детства меня считали странным, но не избегали. Удивительное дело, но я никогда не впадал в уныние из-за этого и не понимал людей, страдающих от тоски. Быть наедине с собой, особенно наедине со своей фантазией – весьма рискованное, но, знаете ли, очень полезное занятие.

По прошествии стольких лет я вдруг осознал, что в пустой квартире всё же была своя эстетика: неуловимое ожидание новой жизни . Началось всё в корпорации Cheese Valleyв городе Лион, где я проработал в финансовом отделе больше пяти лет, а после, реализовывая свою последнюю сделку в Нью-Йорке, продолжилось вступлением в акционерное общество Spring City.

Переломный этап наступил во время нашего первого визита в штаты, когда в моих руках буквально за несколько минут до начала переговоров оказался свежий выпуск корпоративного бизнес-журнала Insideи статья под названием «Dumb Shares»(немые акции), открывшая глаза не только на мое истинное отношение к деньгам, но и к жизни в целом.

Штат Вирджиния.

Кабинет доктора Хью Теллмана.

– Надеюсь, она вас не побеспокоит? – поинтересовался Хью и показал в угол комнаты, где стоял штатив с камерой. – Многие из моих клиентов довольно щепетильны в отношении конфиденциальности…

До этого момента я никогда не пересекался с доктором. Только деловые звонки по телефону. Это была наша первая встреча.

– А разве кому-то до меня есть дело? – с ухмылкой спросил я.

– Ну что ж, – доктор одобрительно покивал головой, – тогда я повторю свой вопрос. Всё это было далеко не из-за денег, верно?

– Возможно, ответ покажется глупым, но тогда я был уверен, что деньги приносят, знаете ли, любовь, уважение, что ещё… что они избавляют людей от предрассудков и делают их такими, какие они есть на самом деле. Оставалось только убедиться в этом лично.

– Ну-у, и как результаты?

Доктор едва сдержал улыбку.

– Не особо. А ещё в то время у меня была отличная возможность переехать в Берн, где меня никто не знал и что, в принципе, было бы намного проще.

– Ваше окружение, включая Фрэнки, возражало против этой идеи?

– Они были против любой идеи, – возмутился я. Камера в углу каждые двадцать секунд издавала звонкий щелчок. – Где и как мне жить, они знали лучше меня. Просто поразительно!

– Ещё один факт, мистер Ричард, о котором я не могу не спросить.

Доктор деловито перелистнул страницу в блокноте, в котором всё было написано крупным и в то же время неразборчивым почерком, словно ему приходилось делать вид, что он зачитывает вопросы.

– После самоубийства вашей жены Санди вы долгое время жили один.

– Всё верно.

– Целых двенадцать лет… Должно быть, это нелегко.

– Для кого как. Многие живут не одни и чувствуют себя ещё более одиноко. Если при виде друг друга у вас не возникает желание танцевать голышом под Джеймса Брауна, разве это счастье? А когда ты один, то можешь сорваться, например, в бар в два ночи, часами стоять в душе. Я не мог лишить себя этих удовольствий.

– Как по мне, главной причиной вашего одиночества, назовём это так, было стремление быть всегда на шаг впереди остальных.

– Одиночество преследует меня всю жизнь, док. Уверяю вас. Где бы я ни был, в пабах, на улицах, в магазинах… Повсюду. От него не убежать. Думаю, жизнь изначально создала меня таким.

– Я лишь хотел понять, что… – вдруг прервался Хью и, вздрогнув от очередного щелчка камеры, гневно крикнул, – Ларри-и!

В ту же секунду в кабинет ворвался молодой парень в мятой голубой рубашке. Ассистент доктора. Ларри смотрел на нас так, будто увидел призрака, после чего взял себя в руки:

– Что-то случилось?

– Пока нет, но если я услышу этот звук ещё раз…

– Вы не выключили таймер, – невинным голосом проговорил он и тут же направился в угол комнаты.

Когда кто-то начинает проводить при мне воспитательные беседы, мой мозг отключается, словно неисправный радиоприёмник. Это нервирует. Наблюдая за Ларри, у меня создавалось впечатление, будто я был знаком с этим пареньком много лет, будто у нас была, как минимум, одна совместная фотография.

– Какого чёрта? – взмахнув руками, Хью замер и, дождавшись, когда он настроит камеру и отойдет к двери, продолжил: – Я не злюсь, но разве ты не видишь, с кем я беседую?