Елена Касаткина - Запруда

Девчонки грустно вздыхают. Темнота сгущается. В окнах общежития загораются лампочки.

– А я соскучилась по школе, – признается Вета.

– А я вот ни капельки, – фыркает Танька Коломеец.

– А мне все равно, – зевает Алка Калашникова.

Из-за угла общаги вываливается группа парней. В рассеянном свете окон девчата узнают Турка, Суркана и Водолазкина. Колька идет немного поодаль, придерживая на поводке овчарку.

– Опля, три девицы под окном. – Витька Суркан, перебрасывает через плечо мастерку и вразвалочку направляется к девчатам. – Скучаете? – присаживается рядом с Ветой.

– Скучаем, – с другой стороны торопится гаркнуть ей в ухо Танька и заходится в нарочито громком ломаном смехе.

Вета удивленно оборачивается на подругу. Глаза Таньки поблескивают, зрачки мельтешат, веки подрагивают.

– Поскучаем вместе? – Витька фамильярно кладет голову Вете на плечо. Она рывком сбрасывает голову и пытается встать.

– Ну, ты чего? – Танька хватает ее за руку и насильно усаживает.

– Домой пора.

– Рано еще. Время детское. – Сережка Турок придавливает Вету синим взглядом. В темноте цвет глаз различим плохо, но все знают, какие красивые глаза у Турка. Темно-синие, жгучие, в обрамлении длинных черных ресниц. Танька говорит про него: «Красив, как Бог». Портят все слишком резкие скулы, отчего лицо его кажется Вете злым и высокомерным.

– Так она же малолетка, – снова ломкий Танькин смех карябает ухо. – Ей еще шестнадцати нет. Ща мамка позовет…

– Но ведь еще не позвала, – Турок ставит ногу так, что носок его ботинка упирается в носок Веткиной босоножки. Наклоняется, касаясь коленом ее коленки. От него пахнет сигаретами. Вета морщит нос.

– У нее маман строгая, со взрослыми парнями водиться не разрешает, – не унимается Танька.

Вете стыдно и обидно. Да она младше их всех. Она и в школу пошла не в семь, как остальные, а в шесть лет. У нее день рождения в октябре. Разве она виновата? Снова пытается встать, но, зажатая со всех сторон, шлепается назад на сиденье.

– Чего вы к ней пристали? – Коротко остриженный Колька Водолазкин тянет поводок на себя. Собака, словно уловив общее настроение, тоже все время дергается в ее сторону.

– А ты чего, ревнуешь, что ли? – Суркан придвигается к Вете еще ближе. – Так ты это… Колян… Без шансов. Тебе тележка яйца отбила, так что извиняй. Ветка сама видела.

Ужас, как стыдно! Последний заезд, когда тележка под улюлюканье нагрянувшей некстати компании въехала в бордюр и перевернулась, подкинув Кольку сначала вверх, а потом вниз так, что железная ручка тележки оказалась у него между ног, этот позорный во всех смыслах эпизод все время вспоминался Вете. Как и тот пристыженный взгляд, которым Колька, корчась от боли в паху, посмотрел в ее сторону. Кажется, она сама тогда скривилась от боли. Чужой, но как своей. Всякий раз, вспоминая, ей казалось, что Колька принял ее гримасу за усмешку, так как в тот момент все стали от души потешаться над незадачливым наездником. Все: и стоявшая поодаль компания друзей, и мимо проходящие свидетели случившегося. Ей было ужасно стыдно от сознания того, что он мог так подумать. Потому всякий раз, как пересекались их пути, она низко опускала голову, прячась за челку, а он, гордо вскинув вверх подбородок, делал вид, что ее не замечает.

Вот и сейчас все дружно «ржали». Все, кроме Ветки и Кольки. Они молча смотрели друг другу в глаза. В темноте это было не страшно и не стыдно. И понятно без слов.

– Выпусти ее, – Колька взял за плечо Турка, и тот неожиданно отпрянул. Собака дернулась, но Колька устоял, протянул Вете руку. – Маму лучше не огорчать. Пойдем, я тебя провожу.

От лавочки до Веткиного крыльца всего ничего, лишь дом обогнуть. Они шли рядом, молчали, разговор не клеился. Вот и тот самый бетонный выступ подвала… Остановились.

– А я в армию ухожу скоро, – он погладил выстриженный ежик волос.

– Угу, – выдавила Вета, прячась за челку. Надо что-то сказать, но что говорят в таких случаях? В голове закрутились кадры из фильмов про войну. «Я буду тебя ждать!» – может это? Глупо. С чего вдруг? Разве между ними что-то было? Что-то есть?

Подняла голову. Из окна кухни на нее смотрела мать. Строго так смотрела. Не отрываясь. Ей снова стало стыдно. И страшно, что вот сейчас мама выкинет вверх руку и начнет трясти пальцем – «я тебе…». Но мама неожиданно исчезла. Вета повернулась. Глаза, привыкшие к темноте, разглядели трогательные, рассыпавшиеся по загорелому лицу, конопушки. Захотелось прикоснуться к ним губами. Вета невольно подалась вперед, но в это время собака, дернув поводок, кинулась ей в лицо. Тяжелые лапы легли на грудь. Вета вскочила на ступеньку.

– Пока, – отвернулась и, уже не оборачиваясь, побежала вверх. Она лишь на миг застыла на крыльце, потом решительно дернула дверь и скрылась в темном квадрате коридора.

Молния вырезала шрам на теле внезапно потемневшего неба. Грохнуло и зашелестело. «Тук-тук» – забарабанили редкие капли.

«Знаки везде, надо только уметь их читать». Вета отложила книгу и посмотрела в чашку. Темно-коричневые чаинки хаотично облепили дно. Ну и что это значит? Наклонила и покрутила. Чаинки поплыли и выстроились в кружок, образуя воронку.

В дверь застучали. Вета отбросила одеяло и босиком вышла в коридор.

– Кто? – крикнула, не доходя до двери. Ковер закончился, а шлепать по голому полу, когда у тебя температура, неумно.

– Я! Открывай быстрей, а то дождь начался.

Вета на цыпочках добежала до двери, повернула ключ и отпрыгнула назад на ковер.

Инка Стеренко заскочила в прихожую и скинула туфли.

– Фух! Слыхала, как грохочет? И это в сентябре. Аномалия какая-то. Говорят, примета.

– Плохая или хорошая?

– Не знаю.

Вета вернулась в комнату и запрыгнула в постель. Инка проследовала за ней.

– Ну, ты как?

– Болею.

Инка огляделась и плюхнулась на стул.

– Это понятно, а чего делаешь?

– Чай пью, книжки читаю. Вот про гадания интересно…

– Про гадания? – Инна взяла книгу, покрутила. – Откуда?

– Алка Калашникова дала.

Инна презрительно скривилась.

– Разве она читает книги?

Вета пожала плечами.

– Хотя такую может и читает. – Инна перевернула потрепанную обложку.– И что, реально можно научиться гадать?

– Не знаю, у меня пока не получается. – Вета взяла чашку и снова взглянула на картинку из чаинок. – Ерунда какая-то. Заварка как заварка.

– А ну дай, я посмотрю, – Инка выхватила чашку и вперила взгляд в картину судьбы. – На водоем похоже. Смотри, все чаинки сбились по краю, внутри чисто. – Наклонила чашку. Капелька влаги, подхватив чаинки, пересекла середину.

– О, смотри, перегородка образовалась. Запруда.

– И что это значит?