Максим Павченко - Заблуждение. Роман про школу. Том 2

Признаться, я даже обиделся. Точнее, разочаровался, – ибо уж точно ожидал, что Костя хотя бы рассмеется от души. Но и этого не случилось. Однако не потому, наверно, что Костя в последнее время вообще очень мало смеется – я имею в виду открытый, беззаботный смех, – но из-за того, думается, что, во-первых, его сейчас куда более интересовала химия и контрольная, а во-вторых, он, как автор великой Теории нелюбви, наверно, ожидал от нас в этот день чего-то большего, чем агитация против одного только праздника. Ведь сам Костя агитировал, в свое время, против всей любви – всей, а не только той, что мы видим на валентинках 14 февраля, – а теперь «продолжить» должны были мы! Но мы не оправдали его ожиданий. Мы подвергли критике только 14 февраля, – и поэтому Костя явно не мог остаться довольным, потому что он уже сказал все о любви раньше нас.

«Да, это мы его разочаровали…» – подумал я, поделившись потом этой мыслью со своими друзьями, – и они со мной согласились.

Впрочем, стоит ли останавливаться на Косте? Он же не злился, не ругался и даже и близко не входил в ту группу возмущавшихся, что рано или поздно все же должна была как-то добиться своего. А она действовала, она атаковала! И я не могу не вспомнить, как, например, орала на всех Федорова, требуя немедленно снять ненавистные ей плакаты. Видя же, что ее слова ни на кого не действуют, она сама начала переходить к контрмерам, – и вскоре уже ее остервенение ускорило процесс разрывания художеств Миши на мелкие части. Федорова даже и не смотрела порой, что на них написано, – она просто уничтожала их, и от каждого нового уничтоженного плаката получала небывалое удовольствие. Активно ей, кстати, помогали Юля и Сергей, и, во многом благодаря им, все плакаты второго этажа были ликвидированы. Эта троица радовалась, ликовала: Сергей обнимал Юлю, Юля восхищалась тому, что они сделали, а Федорова сердечно благодарила их, обещая поставить «пять» по литературе, и приговаривала гневные слова в адрес «любого, кто посмеет нанести ущерб школе, празднику и любви!»

А потом приехала Барнштейн. Случилось это на третьей перемене, и к тому моменту, конечно, еще далеко не со всеми плакатами было покончено. Сергей с Юлей закружились от своей победы на втором этаже, но на остальных таких «героев» не нашлось, и, в принципе, ничто не должно было помешать директрисе тоже стать свидетелем оригинально украшенных стен и перил нашей школы.

Миша, Леша, Саня и я находились в этот момент как раз на первом этаже, в гардеробе, и Топор сразу сказал:

– Вот она идет…

Мы спрятались за вешалкой, прикрывшись чьими-то куртками.

– Представляю, что сейчас будет, – заметил Миша.

– Сердечный приступ? – успел пошутить я.

Слова эти были не так далеки от истины. Первый же плакат, который обнаружила Барнштейн – он висел на одном из стендов, – вызвал у нее шок:

– Что это? – вскричала она.

Ответить было некому.

– Я спрашиваю: что это?! Что это за хрень?

То же молчание, только рядом с Барнштейн стало оживленно, и собралось смешение школьников и учителей.

– Где дежурный? А? Дежурного сюда! Немедленно! – скомандовала она.

Подбежал какой-то парень – кажется, девятиклассник. По пути мы успели пожелать ему удачи.

– Вы меня звали, Людмила Арнольдовна? – обратился он к ней.

– Погляди! – крикнула она. – Нет, ты не по сторонам, а сюда гляди! Видишь?

– Да, вижу.

– Что «да»? – строго произнесла она. – Это вообще что?

– Плакат…

– Откуда он?

– Я… я не знаю, – замялся парень.

– Ты дежурный или нет? Я спрашиваю: откуда он? – очень грубо спросила она.

В этот момент, на счастье паренька, из спортзала вылетел Долганов – дежурный по всему этажу.

– Что случилось, Людмила Арнольдовна? – спросил он, уже подбежав к директрисе.

– Что случилось, спрашиваете? А вы сюда посмотрите! – Барнштейн взяла Долганова за локоть и подвела прямо к плакату.

Константин Викторович взглянул на плакат, улыбнулся, но тут же, под убийственным взором Барнштейн, осекся и сказал:

– Это плакат.

– Да я и без вас вижу, что плакат, – опять закричала Барнштейн. – А теперь скажите, откуда он и как здесь появился!

Долганов поморщился. Он явно не знал, что ответить, – поэтому, как дурак, обратился к окружению:

– Надо у народа спросить, – наверняка кто-то видел.

– Замечательно! Вот вы и спросите! – давила на него директриса.

Так продолжалось несколько секунд. Долганов мялся, пытался как-то обуздать ситуацию, расспрашивал собравшихся. Трудно поверить, что он не догадался или что ему не сообщили, кто повесил плакаты, потому что всяких разных прохожих на этаже было много, и среди них, конечно, неоднократно мелькало имя нашего коммуниста. Кто-то даже прямо так и крикнул:

– Это идея Миши Шпалова из 11б! Он сегодня утром все сделал.

После такого Долганову уже ничего не оставалось, кроме как сослаться на это заявление, хотя его репутации классного руководителя пользу оно точно принести не могло.

А лицо Миши покраснело, – как и весь его костюм. Но даже тот уже сразу перестал казаться столь ослепительно красным.

– Значит, Шпалова? – уточнила Барнштейн.

Долганов от страха лишь мотнул головой.

– Ну, Шпалов!.. – произнесла директриса со зловещей ухмылкой.

Долганов молчал. Молчали и мы. Только Миша сказал:

– Ну вот…

– Погоди – может, еще пронесет… – зачем-то начал я его утешать.

Шпалов сразу на это отреагировал:

– Пронесет?! Да ты смеешься! Посмотри на ее лицо.

А лицо Барнштейн нам было очень хорошо видно. И оно менялось, становясь все более злым, – по мере того, как директриса узнавала все новые и новые факты.

– Значит, вы хотите сказать, что плакатов несколько?

– Ну да, – ответил физрук, и кто-то из окружения начал смеяться.

– Чего вы ржете? – рассердилась Барнштейн. – В школе черт знает что, а вы радуетесь! Да как только вы могли это допустить, Константин Викторович? – обратилась она вновь к Долганову.

Обращение по имени явно пришлось ему по душе. Он даже позволил себе гордо улыбнуться, – но, конечно, только на мгновение.

– Да я даже не обратил внимания… – признался он.

– Не обратили внимания? – злобно повторила Барнштейн. – Может, вы решили защитить Шпалова?! Но не выйдет. Я с ним сама разберусь! Где он? … Хотя не важно – я найду его! Устроили тут!..

Ругань эта говорила сама за себя. Но Барнштейн была настроена крайне решительно. Она собралась уже идти в свой кабинет, как вдруг Долганов вдогонку сказал ей:

– Постойте, Людмила Арнольдовна. Вы можете его не искать. У 11б сейчас как раз урок со мной.

– Вот как! – тут же коварно улыбнулась Барнштейн. – Что ж, тем и лучше. Скоро свидимся, – пообещала она и ушла.

Мы по-прежнему оставались в гардеробе.