Динара Смидт - Подо льдом

В фойе, на нижней палубе, несколько военных играли в кости. Они поднялись с мест, увидев меня. Я прошмыгнула мимо. Отец настаивал на том, чтобы наш корабль сопровождали пехотинцы – вблизи границы стали чаще замечать пиратов – но я отказалась. Ещё чего! Испокон веков королевские корабли летали без всякой защиты, и я не собиралась становиться посмешищем всего Нира, таская с собой миниатюрную армию для защиты своей персоны. Пехота должна быть там, где ей место – на постах, на границах, а не в страже принцессы.

– Ты не просто нирская принцесса, – возразил мне отец. Молчание, последовавшее за этими словами, было точно таким же, как и всегда. Нам вдруг становилось неловко, и мы спешили сменить тему.

– Её больше нет, – сказала я, – имеет ли это ещё какое-то значение? Так что я возьму десять солдат, как положено для судна нашего класса, и ни одним больше.

Отец нехотя уступил. Ему не давали покоя тревожные доклады о человеческих кораблях, атакующих торговые и медицинские суда. После победы в третьей Голодной войне положение Нира стало гораздо прочнее. Мы укрепили границы, обеспечили надёжную защиту для плодородных участков. А люди, разгромленные, но ничуть не подавленные (« такова человеческая природа ») занялись пиратством на рубежах. Сердца нирских кораблей – самые крепкие, самые жаркие. Люди, как бы ни пытались, не могли воссоздать их мощь, а потому нападали и грабили суда на границах Нира, а иногда и на внутренних межпланетных магистралях.

Ниряне встречали тяготы смиренно, люди же – с гневом. Они не могли просто принимать то, что происходило, и потому брали в руки оружие. Но гнев без смирения приносит дисбаланс, а дисбаланс в свою очередь ведёт к кровопролитию. Так учат в Нире, и если задуматься, в этом есть смысл.

Людская воинственность пугала меня. Как пугали меня и семена гнева, посеянные в моей собственной душе.

Ниряне не созданы для войны. Они – художники и поэты, они изобретатели и исследователи, ценящие не жестокость, а сильный дух. Они презирают войну. Парадоксально, что при этом они на протяжении всей истории воевали с кем-то из соседей. Во владении Нира – двадцать планет, из них лишь две годны для жизни, остальные скованны вековым льдом. У людей всё наоборот – им принадлежит около сорока планет, но все они отравлены, а температура на поверхности поднимается днём до такого уровня, что техника начинает плавиться. Отсюда и конфликты, потому что так уж всё устроено: нирянам нужна еда, людям нужна еда – всем нужна еда. Нужны земли, которые ещё хоть на что-то годятся. Замкнутый круг.

Я вошла в пустой инженерный отсек. Под потолком, в круглой колбе, напоминающей гигантский аквариум, билось сердце корабля. Его ритм было легко почувствовать, стоило лишь приложить ладонь к одной из металлических стен. Особенный. Успокаивающий.

Только по одному этому биению можно было многое узнать. Если корабль поднимается выше, ритм ускоряется. Механик Анн объяснял это тем, что для подъёма, нужно больше усилий, но мне всегда казалось, что это всё её пыл. Азарт. Что «Колыбельная» просто любит летать, и оттого, поднимаясь выше и выше, она трепещет и рвётся вперёд.

Сейчас сердце билось ровно. Мы летели совсем низко – «ползли на брюхе», выражаясь пилотским языком, соблюдая скоростной режим. Ожидалась снежная буря, но прогноз не оправдывался, и я надеялась, что мы успеем добраться до дома при ясной погоде и хорошей видимости.

Один из вентиляторов не работал ещё со времён моего детства, и никто так и не занялся его починкой. Взявшись за прохладные прутья, я потянула, и решётка поднялась, открывая вход в тесную нишу. Ребёнком я пряталась здесь. Когда-то она была так велика, что мне и нужно-то было всего чуть наклонить голову. Теперь же пришлось встать на четвереньки, чтобы забраться внутрь.

Я села, прислонившись спиной к неподвижной широкой лопасти, и уткнулась лбом в колени. Чувство беспомощности и одиночества вернуло меня назад во времени, в далёкую пору детства и отрочества.

Я не была тихим нирским ребёнком. Я была маленьким свирепым духом, с вечно сжатыми кулачками, стиснутыми зубами, готовая в любой момент выплеснуть злобу на весь мир. Мои сверстники избегали меня. Их пугала моя беспощадность. Я любила драться и пускала в ход все средства, игнорируя неписаные правила, кусалась, царапалась, брыкалась. Единственный, кто не робел передо мной, был, разумеется, Трип. Мы дрались так, как будто были заклятыми врагами. Нас растаскивали, и на лицах взрослых я с радостью читала ужас. Мы разбивали в кровь кулаки, оставляли на коже отметины зубов, багровые ссадины. Однако вопреки всеобщему мнению мы не ненавидели друг друга. Нисколько. Мы просто направляли ту ярость, которая с рождения сидела в нас, потому что только мы двое могли её понять и принять.

А теперь Трип собирался жениться. Как вам такое?

Сидя на полу корабля, я пыталась представить себе его брак, его семью. Его детей . Мне хотелось кричать.

Время в полёте не идёт, а плетётся. Нет ничего хуже, чем быть запертой в корабле, когда мысли скачут и не дают покоя. Им тесно – мне тесно, как запертому в клетке льву.

И тут что-то произошло. Под потолком вспыхнули красные лампочки. Сигнал тревоги.

Уж не снежная ли буря, наконец-то, добралась до нас? – мелькнуло у меня в голове. Я толкнула решётку – она поддалась не сразу. Зачем я вообще сюда залезла? Как маленькая! Навалившись плечом, я выбила её и выползла из укрытия. Свет погас, гул двигателя стих. Сердце корабля вспыхнуло раз-другой, а потом внезапно потускнело, противоестественно замерев. Несколько секунд корабль продолжал скользить по воздуху, а затем пол стал уходить из-под меня. Я покатилась по нему, как под горку, пока моя спина не ударилась об железную панель.

Всё заходило ходуном, задрожало, завибрировало. На четвереньках, я поползла вдоль стены, ощупью отыскивая спрятанное за панелью сидение. Нашла. Схватившись, дёрнула, а когда оно выскочило, забралась в него и пристегнулась ремнями безопасности. Корабль бросало из стороны в сторону. Лишившись энергии, он стремительно терял высоту. Мои пальцы судорожно сомкнулись на подлокотниках. И так мы рухнули вниз, в объятия снежного плена.

Первым чувством, вернувшимся ко мне, был холод. Обжигающий. Свирепый. Он, то втыкал в кожу тонкие иглы, то вгрызался, как дикий зверь. Сквозь пелену, мешавшую отличить наваждение от яви, я слышала голоса. Они доносились из прошлого – наш тренировочный бой на Снежной равнине. Трип повалил меня в снег. Я отбивалась, как волчица, будто он и в самом деле был моим врагом, а он только рассмеялся. А потом одним быстрым движением поднял забрало, скрывавшее моё лицо, и его губы накрыли мои, как огненная лава среди льда.