Андрей Юрьев - Соло на швейной игле

– Можно мне снимок? – спросил Дэн.

– Да, конечно, – засуетилась Татьяна Ивановна, – вот, смотрите.

Одной рукой он взял снимок, другой дернул со стула Крис.

– Пошли!

– Как? Куда?

– Спасибо всем! – сказал Дэн. – Я все понял. Иголка в голове и все такое. Опасности для здоровья нет. Надо обследоваться. – Он крепко обнял левой рукой Крис за плечи. Она еле стояла на ногах. – Александр Алексеевич, вам особая благодарность! – Дэн протянул руку и тот машинально ее пожал. – Татьяна Ивановна, Катенька! Хорошего вам дня и успехов в работе! Мы, пожалуй, пойдем.

– Подождите, а как же дополнительные обследования? – крикнула Татьяна Ивановна.

– Полис, полис страховой! Надо же данные записать! – всплеснула руками Катенька. – Стойте!

Но они уже вышли. Через минуту за ними выбежал Саша. Он пробежал по коридору мимо обескураженной очереди, вниз по лестнице в вестибюль, но не нашел их там. Заскочил в буфет, но и там, в чахлой очереди с подносами, их не увидел, за столиками они тоже не сидели. Все это время они были в туалете на втором этаже, где Дэн смывал с лица Крис потекшую тушь.

Позже Саша разминулся с ними второй раз, когда они прошли в буфет, взяли по чашке черного кофе, и Крис, глотая слезы, съела сэндвич с лососем. Они ни о чем не говорили. Казалось, каждый был погружен в свои мысли.

Никем не преследуемые, они спустились вниз и вышли из Центра нейрохирургии имени Бурденко на улицу. Там жарило весеннее солнце, вываливаясь то и дело из грязно пепельных облаков, городские птицы пели нехитрые отрывистые песни и автомобили обреченно плелись в плотном потоке.

– Пойдем на качели, – сказал Дэн.

– Ты чего, дурак! Какие еще качели?

Крис уже не плакала, но, как всегда после эмоциональной встряски, была раздражена и холодна.

– На Маяковской после реконструкции качели поставили.

– Да знаю я про них! – она шла за Дэном частыми мелкими шагами, и говорить ей было неудобно. – Да постой же ты!

Они остановились на углу возле ломбарда.

– Почему мы ушли? – спросила Крис. – Они же сказали – тебе еще надо обследоваться.

– Я и обследуюсь, – сказал Дэн. – Потом. В Новосибирске.

– Что? В каком еще Новосибирске? Почему в Новосибирске?

– В том Новосибирске, что на реке Обь, за Уралом.

– А что я теперь Саше скажу? – на ее глаза снова навернулись слезы. – Уйти вот так… После всего, что он для тебя сделал. – Крис вытерла лицо тыльной стороной руки и спросила, нахмурившись:

– Ты поедешь в Новосибирск?

Дэн пожал плечами:

– Похоже на то.

– Когда ты это решил?

– Я еще не решил.

– Но зачем тебе ехать?

– Сама подумай.

– Не хочу я ничего думать! – о на оттолкнула его руку. – Дэн, если уедешь, клянусь, между нами все кончено. Я не шучу.

Дэн знал, что Крис не шутит, но и ему было не до шуток. Мозг его просто горел от мыслей о чертовой иголке. Картинка не складывалась. Нужны ответы. Любой ценой, иначе как жить дальше?

Он смотрел Крис в глаза и не понимал, как она может быть так далека, находясь на расстоянии вытянутой руки, дыша одним воздухом? Ближе еще пару часов назад никого не было, а теперь она говорит, что между ними все может быть кончено, и глаза ее не врут.

– Поймай мне такси, пожалуйста. Мне надо на репетицию.

«Какая репетиция во вторник днем?» – подумал он и спросил:

– Придешь сегодня?

– Не знаю, – она закусила губу и посмотрела мимо него. – Может быть…

Она сама подняла руку, и, удивительное дело, – через пару секунд возле них остановился желтый «рено» с шашечками на борту.

– Пока! – она отстранилась от поцелуя, юркнула на заднее сиденье и хлопнула дверью. Когда такси отъехало от тротуара, Крис даже не посмотрела в его сторону.

К четырем часам в среду Лёха планировал закончить с репетиторством. Вечер рисовался ему в нежных тонах. Он рассчитывал провести время в обществе одной из подружек, чьи номера были записаны в памяти телефона. Но всего за полчаса занятия нерадивый ученик убил в нем веру в человека разумного, окончательно испортив настроение. С грехом пополам они прошлись по упражнениям из домашней работы. Ученик, толстый парень лет двадцати, с дорогим фирменным «Гибсоном» в корявых руках, безнадежно тонул в материале. Путал струны, лады и собственные пальцы.

– Ты вообще занимался, Дима?

– Да я гитару из рук не выпускаю! Даже в туалете вчера играл, – надул он пухлые щеки, прошелся пятерней, как расческой, по волосам и почесал грустно свесившийся нос.

– Ну и толку-то! Ты ко мне сколько уже ходишь?

Дима опустил голову.

– Три месяца! По два раза в неделю, а такое ощущение создается, что только хуже стало.

Дима тяжело вздохнул, опустив глаза в пол, потом поднял взгляд, полный внезапной радости:

– Слушай, а покажи мне, как соло в The best of times играть, а? Все эти гаммы мне, если честно, на фиг не нужны, а соло я выучу. Обещаю!

У Лёхи просто слов не нашлось. Ну и люди пошли! Играть толком не может, ковыряет что-то без чувства ритма, скомканно, рвано, грязно, а туда же. Покажи ему соло Петруччи из Dream Theatre .

– Да пойми ты, ведь не сможешь! – Лёха даже вскочил со стула, навис над учеником. – Я для этого и даю упражнения, чтобы ты научился играть. Вот будешь заниматься и, глядишь, через пару месяцев сможешь что-то сыграть. Только реально надо учить. Под метроном, медленно, нота за нотой, следя за звукоизвлечением, за интервалами, за темпом. Снова и снова. И еще сто раз. Только так можно научиться на гитаре играть. Никак по-другому.

С каждым словом лицо Димы тускнело и опускалось, пока не склонилось совсем вниз, носом к струнам.

– Я же плачу тебе, так? – сказал он чуть слышно.

Ну что тут поделаешь? Купит такой детина дорогую гитару и думает, она сама за него играть будет. Если где и налажает, перегрузит звук – авось никто не заметит.

– Ладно. Смотри!

Лёха крутанул ручку громкости на гитаре и нажал ногой на примочку. В колонке зашумело. Он убрал правую руку с грифа с легким звоном, пробежался пальцами по струнам от низких нот к высоким и вышел на соло. Лёха не тряс волосами, не корчил гримасы, как делают музыканты на концертах; он сидел расслабленно с инструментом на колене, улыбаясь, и даже не смотрел на пальцы, но в звуке было столько страсти и энергии, что ученик вытянулся вверх, как сурикат, заметивший мучного червя. Руки его невольно повторяли на грифе выключенной гитары движения пальцев учителя.

Лёха доиграл соло примерно до середины и эффектно вышел фразой из детской песни про кузнечика. Выкрутил с легким щелчком тумблер на гитаре и выключил усилитель.

– Это все на сегодня, Дима. С тебя как обычно – полторы штуки. Положи на колонку, будь так добр.

Едва он выпроводил горе-гитариста, как раздался телефонный звонок. Лёха посмотрел на экран мобильника и усмехнулся, покачав головой.