Любовь Гайдученко - Скольжение в бездну

Дни шли за днями, недели за неделями, не принося абсолютно никаких изменений, прямо как в сказке «Спящая красавица» – всё застыло, казалось, это будет длиться вечно. От всего этого можно было сойти с ума. Она не умела жить так медленно!!! Видимо, когда её создавали (там, наверху), то сначала запроектировали в виде сверхзвукового лайнера, но произошла какая-то ошибка, и его неукротимая душа попала в тело человека, а конкретно – в женское тело.

Но вот, наконец, настал июнь, а вместе с ним пришла и долгожданная жара, температура как-то мигом, одним скачком, прыгнула сразу к 30 градусам. Но ничего не менялось. Отдыхающие не собирались осаждать эти хоромы, и она начала впадать в тихую панику. Она опять вляпалась в такое, из чего трудно будет найти какой-то подобающий выход. Больше пятидесяти лет она жила, думая только о внутренних проблемах, решая задачи, можно сказать, философского плана. Но вот уже почти десятилетие продолжалась борьба с внешними обстоятельствами. Периодически она попадала в какие-то правовые переплёты, наше законодательство имело столь несуразные законы, что она, при её крайнем легкомыслии и пренебрежительном отношении ко всяким условностям и документам, которые она вечно теряла, очень часто попадала в ситуации, попадать в которые не стоило, потому что трудно было из них выбраться. Например, несколько лет она жила без прописки, а в нашей стране это было чревато всякими неприятностями. Но надо сказать, что в тех же Штатах условностей было намного больше. Там, если ты являлся гражданином страны, то для тебя было предоставлено всё на свете, но если ты жил там нелегально, ты был никто…

Правда, в России всё было немножко по-другому: ты мог быть никем, будучи полноправным гражданином своей страны… И получилось так, что всю свою жизнь она прожила вне всякого общества – удивительно, но, оказывается, такое бывает! Она не вращалась ни в каких кругах – ни в элитных (по причине того, что она сбегала из всех вузов, в которые поступала с лёгкостью необыкновенной, но и так же быстро охладевала к тому, что там преподносилось в виде бесспорных истин), ни в простонародных – с этими у неё просто не было ничего общего, она была безусловным и законченным интеллектуалом, и всё примитивное ей претило. Это был даже не снобизм… Просто далека она была от народа, от его вечных хапужнических замашек, от его свинских потребностей – порыться в чужом грязном белье, покопаться в жизни соседей. Её же не интересовали чужие жизни – со своей бы как-нибудь разобраться… Она чувствовала себя крайне неловко, когда ей начинали выворачивать свои интимные подробности. Ей было наплевать, мало того – ей было противно слушать, когда люди сообщали ей о том, что они считали своей внутренней жизнью.

Но никогда в жизни она не была так одинока, как сейчас. Она была устроена так, что отдавать себя было её органической потребностью. И не сразу осознала это, по молодости бродил в ней крайний эгоизм, она не понимала тогда, что нет ничего приятнее, как жить для другого. Или люди ей попадались совсем не те, не отзывалась её душа на их грубые прикосновения к ней. Они хотели чего попроще: весело пообщаться, переспать… Ей это было совсем неинтересно, хотя и часто приходилось уступать кобелиному напору. А надо было остаться целомудренной, она позже поняла, как сильно пачкала и унижала себя, общаясь с приматами. Но к сорока её душа взбунтовалась. Она стала отвергать многочисленных любителей «неплохо провести время». И тут ей попалось совершенно необычное существо – она, по крайней мере, никогда с такими не сталкивалась. Долго, очень долго они не могли понять, что нужны друг другу. Несколько лет ушло на то, чтобы увидеть, как они нуждаются в любви, которой никогда ни от кого до сих пор не получали. И всяческие условности, существующие между людьми, тоже, между прочим, преодолевались не так просто. И в результате даже через двадцать лет так и не произошло полного сближения. Наверное, для этого не требуются десятилетия, это должно быть мгновенной вспышкой, когда человек выходит, как в открытый космос, в особое состояние, когда нет между любящими никаких преград и условностей. Здесь же этого не случилось. И в конце концов она и вовсе лишилась того, чем жила долгие годы. Это было очень больно, временами просто невыносимо. Хотелось уйти туда, за теми, кого любила… Но не ушла, не могла она решиться на безобразное действо, ну не обладала она такой силой и решительностью, чтобы взять да и убить себя… Наверное, таких людей вообще единицы, кто не может перенести смерть дорогих тебе существ настолько, что жизнь теряет всякий смысл. Нет, у неё оставалось много такого, ради чего стоило продолжать тянуть свою лямку, хоть иногда и, вот как сейчас, жизнь загоняла её в очень сложные обстоятельства.

Прежде всего, у неё был целый мир, в котором она существовала, сколько себя помнила. Ещё ребёнком она с лёгкостью запоминала любые мелодии, которые тогда часто, как это называлось, «передавали» по радио. И она как-то незаметно, естественно вошла в это царство звуков – всё внутри у неё отзывалось, когда звучала классическая музыка. Но в музыкальную школу её отдали не поэтому. В детстве она читала книги, как запойный пьяница. И вот как-то ей попалась книжка про девочку-скрипачку (даже название не забылось – «Школьный год Марины Петровой»). И она стала приставать к бабушке, чтобы ей купили скрипку и отвели её на экзамен в музыкальную школу. Когда это случилось, оказалось, что она обладает абсолютным слухом. Но музыкантом она всё-таки не стала: во-первых, ленилась (а человек, готовящийся стать хорошим музыкантом-исполнителем, должен заниматься по многу часов), во-вторых, было много других интересов… И когда она закончила музыкальную школу, и педагоги предложили ей пойти в музыкальное училище, она отказалась. Может быть, ещё и потому, что понимала, что гениальным скрипачом ей не стать, а быть жалким ремесленником она не желала.

Да – по натуре она была просто невозможнейшая максималистка. И это всегда ей очень мешало в жизни. Ведь можно было найти сколько угодно занятий, с которыми она бы справлялась совсем неплохо, не хуже других… Могла стать хорошим педагогом, научным работником, наконец… да мало ли кем. Нет – она хотела быть только первой! Вот поэтому и не стала вообще никем. Её обвиняли в том, что она просто не хочет заниматься ничем конкретным, просто оправдывает своим максимализмом любовь к безделью. Нет, это было совершенно не так. Видимо, не попалось ей такое дело, которое по-настоящему увлекло бы её, заставив отдаться ему без остатка. Но всё, за что она бралась, она всегда делала очень тщательно и скрупулёзно, не умела она «тяп-ляп», это было у неё в крови!