Оксана Богачева - Из серии жизнь людей глазами животных. Городские легенды

Обостряется!

Обрастает!

Взрослеет!

Молодеет!

Мудреет!

И наконец таки углубляется!

И, что точно не обман, в народ, самый что ни на есть!!!

Ничто не проходит задаром и бесплатно. И особенно меценатство и спонсорство. Я сейчас про наши глубинки и провинции. И это несмотря на то, что широтой души своей они куда необъятнее и честнее. Оттого и корысть их настолько обнажённее и наивнее, что наказанию не подлежит вовсе.

Судите сами.

Великий наш поэт Брынза-Покусанный, он же и самобытный прозаик-песенник, – человек далеко не бедный, к тому же творческий. А значит, и не одинокий совсем.

Понимаете, к чему клоню?

Вот-вот…

И как только на горизонте нарисовались яркие перспективы неоднозначного спектакля новой театральной фармации, так на пороге ожившего храма Мельпомены нарисовалась худосочная фигурка Беллы – дамы сердца и всего остального, что принадлежало гению слова Покусанному, хоть и отвергалось всеми примами, шторами и занавесками, оркестровой ямой и буфетом, партером и балконами самого театра.

Короче…

Как бы мягко и тактично мы ни подползали к сути вопроса, суть одна.

– Как ты мог? Как ты мог отдать на поругание этим вандалам святые стены театра? – причитала Элеонора, теребя во вспотевшей ладошке пыльное боа, от чего хотелось просто расчихаться на всё и на всех. – Как ты мог? Как ты мог продать эту роль этой безликой курице с улицы? Она три слова подряд не в состоянии запомнить. Не то чтобы удержать зал в оцепенении час целый.

Вот тут Элеонора была не права.

Если Белла и страдала плохой памятью, то этот казус природы был полностью замещен самой же природой на красивую фигурку. Что, согласитесь, более чем равноценный обмен, тем более на сцене.

– Она… Она… – Элеонора начинала захлебываться от обиды, жалости к себе и от беспомощности Вельмонта. – Она дура!

И это тоже было правдой, но никак уже не могло отразиться на решении главрежа и директора театра иметь ее в главной роли. В одноимённой поэтической театральной конструкции под названием «Кармен». Так желал тот, кто платил за это зрелище.

Не буду ханжой, если напомню святое.

Кто кормит девушку, тот ее и танцует.

Вульгарно.

Согласна.

Но из песни, как говорится, слов не выкинешь…

А в этой песне, как на подбор, праздник фольклора души и ее страсти.

Но не будем настолько сгущать краски.

Если присмотреться, то не всё так грустно и печально. И если быть откровенно честными, то этому городку давно не хватало чего-то такого эдакого. Смысл постоянно ставить Достоевского, если в кого ни плюнь, так в Достоевского попадешь. А какой смысл смотреть на себя из зрительного зала, если есть зеркало.

Народец в городке проживал самобытный. Сплошные крайности.

Библиотекарши, перечитавшие все романы и в мечтах своих продолжавшие ждать своих рыцарей на белых конях, забывая по утрам свои вставные челюсти в стаканах с водой.

К их же числу можно, думаю, причислить учителей всех сортов и видов. Доморощенных политиков кухонного разлива. Это когда алкоголь, развязывая языки, облегчает голову, выдавая на-гора́ такие умозаключения, что позавидовала бы столичная политическая элита. Вот только одно жаль: она этого не слышала да и не услышит, так как далеко очень.

Назойливая молодежь, и странным образом назойливая в Интернете. Так как живет там. И никому не нужные старики.

Словом, всё как везде, только провинциальнее. А значит, тише, скучнее, обыденнее.

Болото, скажете вы. И не ошибетесь.

Болото.

И тут такой подарок жизни. Такие страсти на склоне лет. Я о возрасте театра. А вы о чём подумали? Хотя, если быть честными до конца, климактерически дышащая прима в роли невинной Джульетты кого угодно может довести до инсульта, не дотянув до антракта.

Я лишь отчасти груба и бестактна. Конечно, Элеонора была вершиной этого айсберга под названием «театр». Она всегда была до умопомрачения величественной особой, трогательной, ранимой и непревзойдённой никем и ни при каких обстоятельствах. Вот и сейчас она держала удар, как стойкий оловянный солдатик, тая в пламени собственных амбиций от чужих капризов.

Как такое может быть?

Премьера – и не она главная героиня?

А как же талант?

Опыт?

Имя, наконец!

Но…

Как в такой ситуации ни рыпайся, а финал один.

Без театра Элеонора не видела своей жизни и не понимала ее, не ощущала ее и не осознавала себя как женщину, как личность. Погоревав и поплакав, она всё же согласилась на роль няньки Кармен.

Вот отсюда, с этого самого места, всему, что бы я ни писала, просто верьте на слово. Так как глубже копать в суть сценария не хочу, да и вам не советую.

А чего вы ждали?

Если вы разбудили зимой спящего медведя, то молить его о пощаде – глупость великая.

Так и творчество, что постоянно находилось в поиске нового и вдруг нашло.

Посторонитесь, мелкочленные!!!

Гений творит!!!!

– Детка, ты, как всегда, была на высоте, – Вельмонт смог позволить себе это трогательное «детка» только после того, как увидел всепрощающую улыбку маленькой девочки на губах престарелой няньки Кармен при открытии волшебной коробочки ярко-красного цвета.

И пока эта девочка молчала, широко открыв глаза, а заодно и ротик, он продолжал:

– Детка, вся публика смотрела только на тебя. Ты же знаешь, публика тебя боготворит и ходит только на твои спектакли. Если бы на афишах не было твоего имени, никто бы и не пришел…

– Заткнись, Аркадий, – тихо прошипела Элеонора. – Ты мешаешь мне думать.

И, облизав перстень язычком, она причмокнула от удовольствия, как будто он имел вкус. И этот вкус уж точно был горьким.

Аркадий!

Не грубое «Вельмонт».

А Аркадий!

Только Эля могла так ласково произнести: «Аркадий»!

Так нежно!

Так благородно!

Так…

– Аркадий, заткнись еще раз! Ты слишком громко молчишь. Настолько громко, что я не слышу своих мыслей, – холодно сказала она и добавила: – Хорошо. Будь по-твоему. Я удостою сборище никчемных актеришек и режиссёров своим присутствием. Но затем ты сопроводишь меня домой лично, и тогда, когда я того потребую.

Аркадий заулыбался, так как вернул себе свою Элю (так ему казалось).

Театр…

Иллюзия…

И всё только начиналось…

«А почему бы и мне не сходить на фуршет? – подумала Раиса. – Не ливером единым… Да и самое главное: мы с моей ЭЛЕОНОРОЙ МСТИСЛАВСКОЙ пережили эту ПРЕМЬЕРУ! И она сто́ит того, чтобы накушаться икры до рвоты, а потом забыть о ней навсегда.

Сказано.

Сделано.

– Ах вот ты где? – зашипела Раиса прямо над ухом рукавички с желтым бантом наперевес. – Променял меня на копченую колбасу? Иннокентий… Как ты мог?

И Раиса театрально отвернулась от него, смахивая лапкой слезинку горькой обиды.