Оксана Богачева - Из серии жизнь людей глазами животных. Городские легенды

Рукавичка, маленькая собачка карманной породы, но огромной собачьей души, от неожиданности задрожала. Но, узнав в зловещем шипении родное нежное дыхание Раисы, завиляла хвостиком и бросилась лизать Раису в вечно недовольную мордашку.

– Милая… Милая… Это не то, что ты подумала. Я не хотел. Он сам меня притащил сюда.

Лгать Кеша не умел.

Он был маленьким, но очень честным псом. Да и усы, пропитанные насквозь жиром колбасы, выдавали его с потрохами.

– Я не отрицаю и даже каюсь, что ел. Но не по собственной воле, милая. Он сам меня кормил, – подлизывался Кешка. И добавил: – Насильно.

При слове «насильно» он закашлялся и виновато затих.

– Даже врать не умеешь, – не то ласково, не то от разочарования прочавкала Раиса. – Ладно. Верю. И пока я тебя прощаю, обрисуй обстановку.

А обстановочка была еще та.

Для лучшего обзора парочка мирно устроилась на коленях хозяина рукавички, Лемешева Алексея. Мужчины вида атлетического, крупного, а оттого и доброго.

Да-да.

Того самого, лысого в картузе, Хосе.

Напоминаю.

Вы меня не тревожите о сути постановки «Кармен», а просто принимаете ее на веру. Вопрос этот сложный. И для его разъяснения одних боевых (фуршетных) ста грамм, уверяю вас, будет недостаточно.

Скорее, к раскрытию этого вопроса следовало бы подключить хороших и профессиональных психологов и психиатров. Так где ж их взять в музой забытой провинции?

Так что не отвлекаемся.

Продолжаю.

Лёша Лемешев, что называется, родился на театральных подмостках. Вернее, его мама, почетный гражданин города, а ныне почетный его пенсионер Лемешева Зинаида Павловна, всю свою сознательную жизнь проработавшая костюмером в этом театре и поныне работающая костюмером в этом театре, родила его в прямом смысле на пороге этого театра сорок с копейками лет назад.

Театр для Лёши стал всем. И это не бравада. Театр рождает себе детей, как и цирк порождает себе своих последователей. Они растут на своих клумбах полынью, поливаемые всеми подряд, кто проходит в этот момент мимо. Не пытаясь запомнить, они запоминают. Не пытаясь желать, они начинают желать. И в конце концов, в начале своего самостоятельного пути по жизни, они осознаю́т одну страшную и неисправимую вещь. Театр, как и цирк, – то единственное, без чего их собственная жизнь ничего для них не значит.

Вот и Лёшенька Лемешев, стоя на перепутье своих жизненных пристрастий, сделал для себя «неожиданное» открытие.

«Хочу быть великим артистом!»

И поступил на актерский факультет местного института культуры. И, как вы сами понимаете, не без маминых знакомых.

Было это, правда, почти тридцать лет назад. Но вот ведь новость для времени: уже за сорок, а он всё еще Лёшенька Лемешев.

Чтобы говорить о толерантности в обществе, не надо далеко ходить и выискивать ее по подворотням. Зайдите в любой театр, даже любительский.

Аллилуйя!

Вот она!

Пахнет дорогими духами.

Ходит в дорогой обуви!

Кушает мало, но экологически чисто!

Посещает тренажёрки и эксклюзивные салоны красоты!

Обсуждает новости моды и погоды!

Предпочитает Европу жаркому и варварскому югу!

И на накаченной груди носит маленьких карманных собачек с огромными желтыми бантами наперевес. Которых часто, и очень часто, зовут Иннокентиями!

Именно!

Алексей, он же Лёшенька, никогда не был женат. От чего нисколько не страдал. За него страдала его мама. Но всё это в прошлом. Приняв толерантные правила жизни сына, мама смирилась с обстоятельствами и даже нашла в этом некие положительные моменты. В отличие от прочих женщин, она была любима настоящим мужчиной. Вы не ослышались. Более преданного и внимательного сына сей провинциальный городок не видывал. Она была единственной женщиной в его жизни. Дорогие подарки, включая лекарства. Путешествия, пусть и по Золотому кольцу, но в сопровождении и круглосуточной принадлежности…

Сложившиеся обстоятельства обнажили тему друзей и врагов семьи, что, в свою очередь, очистило жизненное пространство и улучшило его качество. Остались самые преданные, самые искренние, самые настоящие. Одним словом, зачастую мы сами пугаем себя тем, чего сами же и не знаем.

И это я еще ничего не сказала о балетной труппе Большого драматического театра маленького городка. Это я к тому, что Лёша в своих пристрастиях в жизни был далеко не одинок.

Провинциальная толерантность – продукт постоянно бродящий, как молодое вино. К ней надо привыкнуть. Именно привыкнуть. Не она к вам, а вы к ней. Открытость человеческой натуры в провинции как восхищает, так и обескураживает своей природной сущностью и откровенностью. Как говорится, в лоб такое можно про себя услышать, что доселе и знал вовсе.

Это я к тому, что Алексей Лемешев был натурой морально и эмоционально закаленной в боях с человеческим мировоззрением об общественном мироустройстве. Как должно быть, он знал, просто жил, как хотел. И поверьте мне, провинциалке от кончиков волос до порепанных пяток: далось это ему, мягко сказать, трудно.

Свое уважение, как и место под солнцем, он застолбил не только талантом актера трагикомедии, но и мышцами в тренажёрке. А мышцы с конца лихих девяностых у нас в городке пока еще в цене, и не малой.

Приготовьтесь к тому, что описание фуршета не будет состоять из перечисления блюд и напитков. Этим сейчас удивить, как и поразить, невозможно, да и глупо. Нет того, чего бы наши меценаты не ели и чем бы не угощали. Большая наивность полагать, что гурманство присуще лишь столичным мира сего. Большая наивность.

Что не сделаешь и сколько не заплатишь, чтобы перещеголять, перепрыгнуть, переплатить, но…

Но прослыть круче!

Так что тема продуктов, думаю, будет затронута бочком и вскользь.

Великое не терпит суеты, как и жизнь не хлебом единым.

Своеобразность театральной постановки на тугом кожаном ремешке тянула за собой разношерстность фуршетной публики.

Зоопарк в человеческих лицах и, как ни странно, в одной, общей клетке.

В наше время такое случается редко. Социальные группы и их подгруппы предпочитают держаться вместе и не пересекать границы прайдов. Но мы с вами в театре. А это означает лишь одно: что ничего не означает и уж тем более не гарантирует.

Столы были накрыты в буфете для зрителей. Белые накрахмаленные скатерти ниспадали мягкими волнами на пол. Тропические фрукты обжигали своими яркими красками и глаза, и стены. Изрядно подпитую толпу, как на весах правосудия, уравновешивали трезвые официанты. Их было так много, что рябило в глазах. Так что основной принцип обслуживания, оставаться незаметным, не работал. На их подносах так быстро заканчивался алкоголь, что им приходилось не просто ходить, а практически бегать, уворачиваясь от подпитой эмоциональной творческой интеллигенции. Не тайна, что актеры любят фуршеты после премьеры, и особенно бесплатные. Не тайна, что коньяк в артистической богеме – не зеленый змий, а лекарство для души. Не тайна, что большая театральная семья, труппа, оттого и большая, что настоящая семья. Кто с кем, непонятно. Все между собой бывшие, а значит, в скором времени и будущие.