Оксана Богачева - Из серии жизнь людей глазами животных. Городские легенды

– Нет, не дамся! Не дамся живой! – вопила она. – Иннокентий, беги!..

Иннокентий пытался, но бант надежно держал его крепенькое тельце на хлипкой пуговице.

– Кока… – скулил он. – Бедный Кока…

И, как всегда бывает, в момент, когда разворачивается драма, а драма в этот момент разворачивалась на полу, ее никто не замечал. Кроме Раисы, Кеши и Алексея.

Народ веселился. А я бы сказала, уже бесновался. Не замечая в одночасье одичавшей персидской кошки, метавшейся под ногами в истерике. И визжавшего пёсика на груди великана-красавца Алексея. Народ плавно переходил с канкана на патриотическую кадриль. Разбившись на пары и под руководством местного хореографа Рубана Ильи Станиславовича (кстати, заслуженного артиста), на свет они рождали такое, что лучше бы оно не рождалось вовсе.

Но не мне судить.

Рисунок танца был прост и до любопытного понятен всем.

Что требовалось, так это поменяться дамами в центре круга, а потом довольными разойтись по углам. Под ручку, улыбаясь, притоптывая, причмокивая, прижимая…

Описать то, что называлось кадрилью, можно…

Но с большой натяжкой…

Как бы то ни было…

Смеялись все…

И вот в этот самый момент, когда парочки сгруппировались в центре и начался делёж барышнями, кто-то наступил Раисе на хвост.

Всё, что произошло далее, описать трудно.

Но я постараюсь.

– Убивают!!! – завопила Раиса и с лёту вцепилась всеми когтями и зубами мэру города в лодыжку.

Его нога была ближе всех. А разбираться, кто совершил сие дерзкое преступление – наступил на ее хвост, времени не было.

Дикий вопль мэра оторвал пуговицу, на которой висел Иннокентий, и шваркнул пёсика об пол. Ошарашенный Алексей бросился спасать Кешу, но с грохотом упал, потянув за собой официанта. Алексея странным, анекдотическим образом уронил на пол прыгающий на одной ноге мэр с озверевшей кошкой на другой. Повалил на пол и сам же на него сверху упал.

Иннокентий забился под стул и стал истошно выть. Алексей пополз к нему, но туша мэра не давала сдвинуться с места.

Публика оцепенела, но на мгновение…

А потом взорвалась!

Кто хихикал…

Кто просил льда.

Кто требовал виски.

Кто продолжал танцевать, ничего не замечая вокруг.

– Убивают!!! – заорал Иннокентий, и слёзы безысходности ручьем потекли из его глаз.

Его и его огромный жёлтый бант поднял с пола и на вытянутой руке, как знамя, нёс перед собой Брынза-Покусанный. Его огромная и упитанная ладонь скрывала внутри себя почти всего Иннокентия. Из нее торчали лишь наполовину бант и на четверть сам Кеша.

– Кеша, родной, кусай его! Кусай! – заорала Раиса. – Я спасу тебя, милый!

И, бросив ногу мэра, Раиса впилась всем своим сердцем и душой, а вместе с ними и всеми когтями и зубами, в пах охотника.

Иннокентий не умел кусать людей. Но оказалось, что жизнь свою он любил очень и страстно.

Маленькой пираньей мертвой хваткой Иннокентий впился в большой палец спасителя. И как ни стряхивал его Покусанный, всё было тщетно.

– Дервысь крепфе, Кефа! – поддерживала его Раиса. – Я с товой!!!

Спаситель, широко раздвинув ноги, рычал, как загнанный в ловушку кабан. А на голове его гордо, свободолюбивым орлом, восседал волнистый попугайчик Кока!!!

Финита ля комедия…

Кажется, так надо говорить, когда такое зрелище в жизни привидится?

Освободившись от притязаний мэра на свободу движений, Алексей схватил измученного пёсика и крепко прижал к груди. Маленькое сердечко билось так громко и часто, что вот-вот могло выпрыгнуть наружу. Одной рукой прижимая Кешу, он попытался снять с поэта-лирика Раису, но не тут-то было.

Надо было не знать Раису, чтобы надеяться на простое разрешение пикантной ситуации.

Виновник творческого момента, а также его зачинщик, не дышал, в прямом смысле этого слова. Белла была переполнена чувством тревоги. Творческая интеллигенция и официанты хихикали, а друзья поэта и мэра тупо молчали. Себе дороже было выказывать хоть какие-то эмоции. Кто знает, что их всех ждет завтра…

И только главреж ржал, как потерпевший. Он чуть не подавился от смеха и слёз. Видно, накипело у бедняги за всё время совместной работы.

И в тот самый момент, когда эмоциональное напряжение начало зашкаливать по всем показателям, раздался грохот… нет, звон битого стекла.

– БАЦ!!!

– Какая она красивая… – простонал Брынза. – Кто такая? Почему не знаю? Блин, и когда же эту суку снимут с моей ширинки?!

В двери стояла Элеонора…

Заходя в зал, она нечаянно зацепила локотком вазу, до краев наполненную водой и чайными розами.

От чайных роз просто задыхалось всё помещение. Они были везде. На столах, на окнах, на тарелках…

Белла их обожала…

А Элеонора обожала бордовые…

Почти черные…

Среди разбросанных по полу чайных роз она стояла гипсовой статуей в черном атласе. Платье закрывало всё, что можно было закрыть от глаз человеческих. Шею, ноги, руки… Оттого смотреть на нее хотелось бесконечно. Фигура переливалась всеми цветами радуги. Изгибы казались тоньше. Выпуклости – круче. Оттенки – ярче.

Театр.

Иллюзия во всём.

И ни капли вранья и лжи.

Всё правда!!!

Зал замер.

Гибкая и стройная, как пантера, она одним прыжком преодолела пространство и бережно сняла Раису с поэта.

Покусанный не сводил с нее глаз. Впервые в жизни одетая женщина доставляла его душе столь беспокойное удовольствие.

– Кто вы, моя спасительница? – простонал Брынза.

Элеонора опешила. А вместе с ней опешили все. Даже главреж Житько замолк в одночасье.

– Наверное, бестия задела старые волчьи раны… – кто-то тихо констатировал в толпе, указывая жирным пальцем на Раису. – Повело нашего Покусанного в сторону.

Не обращая на толпу внимания, Брынза галантно протянул Элеоноре руку:

– Разрешите сопроводить вас к столику.

Откуда в этом доморощенном поэте-живодёре оказалось столько гусарства, никто не знал. Но хлынуло оно из него водопадом комплиментов, заливая Элеонорины ножки.

А Элеонора, надо отдать ей должное, сказочно ему в этом подыгрывала. И кто тут разберет, что за игра была между ними.

Театр…

А Элеонора актриса.

Потерянную в чувствах Беллу быстро успокоили и приютили в хорошие, добрые и надежные руки сотоварищи и единомышленники главного героя фуршета. И со стороны было заметно, что подобная рокировка чувств ее полностью устраивала.

Продолжая удивляться хитростям Элеоноры, Вельмонт сидел поодаль в мягком кресле и ухмылялся в коротко остриженные усики. Потягивая коньяк, он с пристрастием рассматривал каждое ее движение. Движение рук и ног, губ, бровей, глаз…

Так появиться в финале спектакля могла только она. Птица высокого актерского полета. И не важно, какую роль она играет. Публика всегда будет у ее ног. И только у ее ног.