Александр Шляпин - На дорожках неведомых

– За вольную? За вольную пожалуй можно, – сказал Горыныч. – Только там ваше бессмертие, вокруг княжества русского, по тайным скрадкам да схронам стрельцы попрятались. Блюдут окаянные, небо над державой, чтобы ни какой аспид заморский покуситься на святое не имел никакой можливости. Луки у них тугие, а стрелы каленые. Ночью лететь надобно, чтобы не попасть на цугундер…

– Я тебе птеродактиль, шапку невидимку дам… Будешь даже днем никому невидим, – сказал Кощей.

– Эй, ваше бессмертие! Ты Коша, шапочку невидимку мне еще лет тридцать назад обещал, – сказала Яга, ссыпая в карман золотые. Я в этой очереди первая была…

– Цыц, старая клизма, – сказал Кощей. – Вот оженишь меня на княжеской дочери, так сразу шапку невидимку и получишь. Чай не навсегда гаду этому даю, а на время…

– А коли не вернет? Коли порвет, аль моль её почикает?!

– А коли не вернет, то я из его шкуры себе сапоги пошью, да рейтузы с бахромой! Крокодилья шкура она завсегда в цене…

– Я ваше бессмертие не крокодил и не птеродактиль… Меня ученые мужи реликтовым рептилоидом нарекли. Поэтому, прошу, ко мне с уважением относится – как к реликтовому.

Яга обиженным взглядом посмотрела на Кощея и прошипела:

– Вы ваше бессмертие, меня снова, как старушку-лохушку разведете. Вы, пользуетесь моей бескорыстной добротой и безграничной доверчивостью… Я с вами уже хлебнула горя, когда молодилными яблоками хотела сделать вам омоложение органов…

– Вспомнила! Надо было тебя убить тогда, аль в жабу болотную превратить за твои экшперименты над пожилой личностью… Кто знал, что у меня от твоих яблок нескончаемая диарея начнется. Все царствие своё я тогда обоср… обгадил!

Яга пожала плечами, и, делая невинное лицо, ответила:

– Яблок ваше злодейство, больше нету-ти! Усохла яблонька! А шапку мне уж больно хочется, коль вами обещана была…

– Будь спокойна детка! Обстряпаем дельце, получишь ты шапку. Будешь потом по молодецким баням шастать, да на добрых молодцев зенки свои пялить! Чай любишь, старая клюшка, на голых богатырей заглядывать, – спросил Кощей, и засмеялся так, что летучие мыши с потолка попадали на мраморный пол.

– Не вводите меня ваше бессмертие в краску смущения. Ну, имею такой грех за душой зреть тела нагие, и что таперь?! Сие что царским укладом возбраняется? Чай у нас права людские имеются – али их уже нет!?

– Да, нет, – ответил Кощей. – Вон Черномор, тоже вроде мужик, и рать какую молодецкую имеет. И еще неизвестно, чем они там, в море под водной гладью занимаются. Не факт, что просто дозором ходят. Ладно, Яга, считай, вопрос с шапкой решили…

Кощей подошел к сейфу, достал из-под железных лат ключ. Открыв стальной ящик, он достал шапку невидимку.

– На вот— держи Горыныч, инструмент секретный! Как дело сделаешь, так я тебе вольную дам, – сказал Кощей, и надел на его голову шапку. В одну секунду змей стал невидим.

– О, как! Ни стража, ни стрельцы тайных секретов тебя не узрят.

– А как обманет тебя Горыныч? – спросила Яга. – Сейчас вместе с шапкой да в тридцатое государство на пески белые, да с девами полногрудыми резвиться улетит?

– Не улетит, – сказал Кощей. – Он мне свою жизнь в карты на тридцать три года проиграл… А карточный долг – ясен, как день божий – дело святое!!!

– Ну, тогда я ваше бессмертие спокойна… Пущай летить, ящерка хоть на край света с такой кредитной историей, он ни в одной державе мил не будет!

Судя по тому, как Ягу обдало свежим ветром, стало ясно, змей Горыныч, не дожидаясь оскорблений в свой адрес, вспорхнул и выпрыгнул в открытое окно.

– Ну ладно, ваше беззаконие, мне тоже пора. Скоро ночь на двор опустится, а я еще в хате не прибиралась… Зачуханилась я последнее время – спасу нет!

– Ладно, старая клизма, вали домой! Как Горыныч вернется, я тебе знать дам. Вестового пришлю – Соловья разбойника.

Яга откланялась, ловко запрыгнула в ступу и, махнув метлой, вылетела в широкое замковое окно.

Кощей еще немного постоял, посмотрел, в след улетающей ступе и, достав сигарету, закурил. Он глубоко затянулся, и, набрав полную грудь дыма, сам себе сказал:

«Эх, и скучно же мне, размаху не хватает»…

Воскресенье полыхнуло обилием солнца и красок. Посетив с утра вместе со своим семейством церковь, князь Владимир помолился во славу семьи, русского народа да русского оружия. Поставил свечи, и трижды окрестил себя крестным знамением, как полагается в православной вере. Не торопясь – вальяжно, князь вышел из храма, раскидывая золотые монеты «убогим», собравшимся тут же на паперти, показывая люду щедрость княжескую.

– У нас все готово, ваше княжеское величие. Можно экипаж подавать? – спросил Илья Муромец, бряцая доспехами, которые три дня к ряду полировал зубным порошком.

– Подавай Ильюша, чай княгиня уже помолилась и вскоре пребывать изволит.

– Экипаж, князю, – заорал Илья Муромец трубным голосом, да так громко, что перепуганные храмовые вороны с карканьем взлетели с насиженных мест.

Тут же к красному крыльцу подкатила карета. И пока лакеи прилаживали к карете подиум, кучер привстал, и, сняв картуз, уважительно поклонился князю.

– Здравия желаю – князь светлейший.

– Будь и ты здрав Мефодий, – ответил князь, пожимая кучеру руку.

Княгиня Людмила в сарафане бирюзового цвета, украшенного жемчугами и серебряным шитьем, согласно дворцовому этикету так же вальяжно вышла следом за мужем. Она остановилась, и, осмотрев собравшуюся толпу зевак, для приличия бросила несколько монет «обездоленным». Те кинулись к её ногам. Каждый убогий и нищий стремился в первых рядах подобрать монетку. Грех было не использовать такой случай, и пара дежурных убогих прильнула устами к княжеским туфлям.

– Полно —те, господа. Не усердствуйте. Ибо лак заморский своими бородами сотрете, – сказала она, помахивая веером.

Нищий народ на паперти нанимался князем из числа стрельцов княжеской стражи. Традиции облагодетельствования нищих и хворых нарушать князь не хотел, а беспутное транжирование княжеской казны, допустить не имел возможности по причине отсутствия дохода. От того и нанимал служивых играть роль нищих, да всякого рода убогих. Бросит, бывало князь своей щедрой рукой десять, двадцать золотых монет, чтобы народ видел его щедрость, а уже к вечеру, все до единой деньги возвращались под роспись в княжескую казну. Кто княжеские пожертвования утаивал, того били батогами нещадно. От того великая держава держалась на плаву и даже иногда прибавлялась звонкой монетой, за счет

добычи старателями земной крови.

Князь подал руку княжне и помог по подиуму взойти ей в карету. Помахав своим подданным боярам и купцам рукой, государь сказал на прощание пару слов и, улыбаясь челяди, исчез из вида, спрятавшись за тяжелыми золочеными дверями.