Северин Виноградский - Сны и кошмары фермера Сведенборга

Отдохнув, Сведенборг поднялся на ноги и направился к озеру, по левую руку от которого располагались угодья кузнеца Миколаича. В отличие от других фермеров, у Миколаича было в хозяйстве два сооружения: сложенная из крупных камней кузня и лачуга, из обмазанных глиной плетёных веток. Вход кузни был обращен к озеру, чтобы бриз мог охлаждать жар печи. Ещё на подходе, за две-три сотни локтей, Сведенборг услышал звонкий стук молота. Дождавшись паузы в ритме металлического звона, путник крикнул:

– Пусть сны твои будут добрыми, Миколаич!

– А кошмары лёгкими, – послышался ответ.

Крупная фигура появилась в проёме кузни. Миколаич вышел, щурясь от дневного света, с закинутым на плечо молотом. Рубище его было сплетено из тонких нитей, местами заношено до крупных, ощерившихся хаотичной верёвочной пляской дыр, которые в столь же произвольном порядке покрывались заплатами. Две из них, особенно крупные, торчали над мускулистыми плечами, и Сведенборг не мог отделаться от ощущения, что его собрат носит эполеты, которые он видел при контакте в эпохе Ре-Эллас.

– Я направляюсь в Гимназиум, брат Миколаич. Вот решил зайти к тебе по пути, спросить, не нужен ли тебе кувшин, да не найдётся ли для меня пары мотыг? – Сведенборг поставил сосуд на землю.

Кузнец поставил молот, подхватил кувшин, поднял на уровень глаз и замер, рассматривая роспись.

– Хм, – сказал кузнец, – я словно увидел всё своими глазами. Дам три штуки. – Он унёс сосуд в кузню и вышел с мотыгами, на ходу перематывая их бечевкой. Сделав удобную петлю, чтоб инструменты можно было повесить на плечо, Миколаич протянул их гостю.

– Спасибо, – поклонился Сведенборг.

– И тебе. Мне нравится твоя картина. Как думаешь, – кузнец запустил пальцы в бороду, – каждый фермер может быть поднят на хобот?

– Конечно, с чего мне сомневаться?

– Да, действительно, – Миколаич смущённо поморщился, рассеяно посмотрел в горы и вдруг быстро произнёс: Я видел Софию.

– Я тоже её встретил, как и брат Карлос. Может, это просто случайность?

– Что она говорила тебе?

– Что-то про журнал. Вроде того, что в нём нет никаких записей про неё.

– А ты, – кузнец замялся, – ты проверял?

– Зачем? Читать журнал – значит, сомневаться в воле Эгрегора. Это бессмысленно. Разве ты не помнишь, чему тебя учили в Гимназиуме?

– Да-да, извиняй, брат Сведенборг. Для меня ты всегда пример образцового фермера, может, потому и хочется иногда у тебя спросить кое-что?

– Да я разве против? Если имеются какие сомнения, так что бы и не спросить?

– Вот скажи мне, а не было ли у тебя мыслей каких, или желаний, чтобы София принадлежала только тебе?

Сведенборг задумался, подбирая слова для правильного ответа, но вдруг на него нахлынула смесь образов, слов и звуков. Тонкая рука Софии гладит мальчишескую спину. Шёпот растворяется в шорохе её волос, щекочущих ухо. – «Давай будем играть вдвоём, только ты и я?» – Потоки воды обтекают слитые тела, как иллюзорное время памятники. Пусть ничто никогда не изменится! – «Свен, а ты слышал когда-нибудь о любви?» – «Нет». – «Это такая невидимая вещь, которая одинаково неразделимо принадлежит двум людям. Я хочу, чтобы у нас такая была». – Заливистый хохот девушки вызывает серию острых вспышек наслаждения. Но вот уже хобот скользит в слизи, вонзаясь в пупок Сведенборга. – «София, я нашёл вещи! Много невидимых вещей, которые могут принадлежать нам двоим!» – Мальчик ходит по берегу и до хрипоты выкрикивает её имя, отчего налимы удивлённо выглядывают из-под камней, но наяда не появляется.

– Ты знаешь, в начале цикла многие испытывают что-то подобное, – морок закончился, и старик снова мог здраво размышлять, – но потом становится очевидно, что София – лишь вспомогательный процесс, необходимый для подготовки фермера к полноценным контактам в Дазайне. Желать Софию в свою личную собственность – всё равно что пытаться дышать больше, чем требуется – закончится головокружением.

– Правильно сказал, – кузнец дружески положил свою широкую ладонь на плечо Сведенборга и облегченно улыбнулся, – пусть сны твои будут добрыми.

– А кошмары лёгкими.

Чтобы добраться до Гимназиума, старик обогнул озеро по левую руку и направился вверх по крутой горной тропе. Гимназиум представлял собой округлое здание, около двадцати локтей в диаметре, c конусовидной крышей, поддерживаемой грубыми известковыми колоннами. Таким образом, занятия проходили фактически на свежем воздухе. В Гимназиуме уже сидели фермеры: Ипполит, Даниил, Омар, Карлос, староста Иеронимус и собственно Мартин – постигающий науку неофит.

Сведенборг пожелал всем добрых снов и, получив ответное приветствие, занял место на свободной циновке. Инструменты он расположил на коленях. Поглаживая свежевыструганные рукояти мотыг, старик прислушался к беседе.

– В эпохе Та-Кемет циклы людей всегда соотносятся с внешней реальностью, своеобразным перпендикулярным временем, где творится история богов и героев. Подобно Эгрегору, в мыслях рождающему пространственно-временные иллюзии, боги Та-Кемета формируют реальность в восприятии людей. Идеи истинного времени будут встречаться и в других эпохах, но об этом позже, – фермер Ипполит задумчиво почесал бороду. – Итак, для связи с более совершенным, настоящим миром, правители Та-Кемет возвели устройства связи – пирамиды, куда помещали свои мёртвые, высушенные тела, называемые мумиями, а также тела своих рабов, считая, что…

– А кто такие рабы? – перебил Ипполита увлечённый мыслью худощавый отрок Мартин.

– Люди, являющиеся собственностью других людей, подчинённые воле своих хозяев.

– Они страдают?

– Спорный вопрос. Рабство в том или ином виде – состояние большинства обитателей видений Эгрегора, но в Та-Кемет, в отличие от последующих эпох, это никак не вуалировалось. Брат Мартин, при контакте ты можешь оказаться рабом или хозяином, но это мало что значит в вопросах страданий. Фермер – проводник видений, но не толкователь. Вот представь реку: мысли Эгрегора – вода, ум фермера – русло. И вода движется по кругу, – Ипполит прочертил мотыгой круг в воздухе, – образует вечный цикл, неизменную красоту.

– Да, Мартин, рабы страдают, – вмешался в разговор брат Карлос, – и если в эпохах Элласа и Романиума возможны варианты, то в Та-Кемет или Науа это будет кошмаром.

Сведенборг заметил, что круги под глазами Карлоса стали ещё темнее, а саркастическая усмешка, в углу которой притаился нервный тик, виднелась даже сквозь бороду. Если так будет продолжаться, через несколько Лун Карлос сменит цикл и окажется в Гимназиуме в качестве ученика. По какой причине мудрый седобородый землепашец сознательно не посещает Дазайн? Не страх же контакта останавливает его? Опытный фермер достигнет Гармонии, даже если испытает на себе кровавые ритуалы императорских жрецов Науа. Кошмары – иллюзия, а вот чай после контакта – живая, нерушимая реальность.