Марина Лугавцова - Молчание вдребезги. Как написать и потерять роман

– Мартин, а ведь описание катастрофы очень похоже на события из первого сновидения трезвого Лариона. Он плывет по кровавой реке со стаей обреченных птиц и не знает, увидит ли когда-нибудь берег спасения.

– Все так. Только пятна нефтяного во сне нет! С плывущими в его внутренностях черными блестящими птицами. Лично мне понравилось, как радуются на берегу пассажиры автобуса. Только смирились с неизбежным, как раз – и выбил кто-то железным или меховым кулаком стекло; – два – все спасены. «Воды ласковой Леты смывают с души испытанное, как следы на песчаном плесе». Что-то такое читал о Тибетской книге мертвых. Диманис тоже песком чистился. И тело, и душу.

– Кстати, сейчас как раз о судьбе кота Мартина можешь еще узнать что-то новенькое. Тебе интересно? Тогда слушай. «Сон. Просто сон. Должен исчезнуть из памяти при свете дня, но нет. Перед глазами всплывают эпизоды спасения и лица пассажиров автобуса. После пережитого я видела их в своем воображении более четко, ясно. Единственный знакомый – кот Мартин – исчез. Остальные нет. Попутчики с терпением и надеждой ждали меня на берегу. Я теперь знала все об их прошлом, настоящем и будущем. Будто мне подсунули их личные дела в подводном отделе кадров. Теперь при встрече я увижу их в любом обличье, узнаю по описанию и старым фотографиям.

Как же предусмотрительно я поступила, проснувшись с легкой, но все запомнившей головой! Тут же, не вставая с кровати, набросала обрывки эпизодов в блокноте и составила из набросков и впечатлений почти связный рассказ. На следующий день желание писать не оставило – пришлось вспомнить еще один недавний сон «Витрина со стеклянной дверью без ручки» о дружбе с собакой черно-белой масти, одетой в синий плащ с завязанными под брюхом концами, чтобы этот самый плащ не мешал ей бегать по пересеченной местности. А потом сны все вспоминались и вспоминались – разноцветными горошинками посыпались в рукописный кулек шуршащим потоком. Так постепенно я и наскребла не одну дюжину собственных рассказов для сборника.

Разыгравшееся воображение, как прожектор, высветило едва заметные, трепетные, тонкие, словно вырезанные из фольги сновидения. Они отбрасывали на завиток раковины бессознательного тот самый серебряный свет сердечной тоски и муки – предвестницы грядущих потрясений и трагедий.

– Все, теперь окончательно все. А кто не слушал и не танцевал с гимназисткой под грохот заготовленных снарядов для будущей бойни… – я с шумом и раздражением захлопнула папку с рукописью.

Мартин был вынужден отреагировать. Он чуть шевельнул кончиком хвоста и открыл глаза. По-видимому, он вовремя вспомнил основное правило безопасности для друзей – баловников от словесности: «Обходите стороной дома, пораженные литературной проказой, где собираются почирикать о ремесле и пригубить свежеиспеченные опусы, разлитые по старинным хрустальным бокалам или керамическим стопкам „сувенир из Кунгура“». Стоит только кому-нибудь, а коты не являются исключением, переступить порог творческого лепрозория, как вас тут же загонят, как дичь, в угол жесткого дивана, похожего на лавку столыпинского вагона. Но это еще не все. Вас буду томить при помощи новых творений, как в деревенской печке горшок с молоком, пока жертва искусства не заснет, не потеряет сознание или не придумает приличный предлог для побега наружу за кофейной чашкой с первым глотком свободы.

Итак, предполагаемая жертва, точнее, соавтор, без ропота вытерпел пытку чтением вслух. Я не глядя, с ленцой, поползла ладонью по столешнице в поисках чистого листа для заметок: «И где же моя дежурная пачка бумаги слева от клавиатуры?» Почему пальцы не застревают в привычных суконных ворсинках и зеленых проплешинах? И где же я нахожусь? Очередное перемещение в пространстве? Похоже, что так. Из-за постоянного аппетита соавтора пришлось мне постепенно привыкать к новому рабочему месту. Письменный стол скучал по мне в кабинете, а я скучала по письменному столу на кухне. Но при любых обстоятельствах возможны приятные моменты. Теперь не надо рысить по длинному коридору с горячей чашкой. Сделав три шага в сторону плиты, я зажгла огонь и поставила на рассекатель видавшую виды турецкую джезву. Отлично. Топливо для движения мозга в нужном направлении готово.

– Что ж. Не скрою. Иногда я просыпался по собственной воле и желанию. – Мартин обеими ноздрями шумно втянул в себя воздух, напоенный кофейным ароматом. После этого он улыбнулся, да так продуманно, что идеальные боковые резцы сверкнули в свете лампы зигзагом перламутровой молнии: – Нет, серьезно. Если бы все было так плохо, я бы ворчал и ворочался не переставая. Ты же доверяешь моему литературному чутью?

– Конечно, доверяю, Мартин. Но я только что сама без твоего выразительного ворчания обнаружила потерянный ключ к образу достойного внука уважаемого Акакия Акакиевича. И как внучок умудрился стереть из нашей оперативной памяти все свои диалоги с выгодными клиентами в конце четвертой главы?

– Нога, обутая в туфлю с пряжкой цвета античного золота в виде пчелы на красно-зеленой ленте, на секунду зависла в проходе и подсекла, с ловкостью опытного игрока в крикет, ногу пассажира в мятой шляпе и галстуке-селедке, скользящему по вороту просторной рубахи в цветную клетку шотландского клана Сазерленд. Неужели потомку бывшего шаутбенахта Балтийского флота предстоит позорное падение в воображаемом автобусе? Несчастный, споткнувшись, потерял шляпу, рухнул, как подкошенный, лицом вниз и покатился по проходу между креслами, постанывая от каждого толчка.

– Точно! Все свидетели его падения тут же, как по команде, отвернулись. Пассажиры с повышенным интересом, ни на что не отвлекаясь, следили за легкой зыбью серебряных волн. А одинокий и не обласканный вниманием плакса в клеточку все катился себе по проходу, как выброшенный за окно котенок, привычно пристегнув колени к подбородку, царапая ногтями дерматин обивки пустых сидений. Последний Сазерлендов отпрыск глухо стонал и оплакивал свою протухшую чечевичную похлебку. Ах, мой милый беспомощный котик! Никому-то ты не нужен. К счастью, адвокат, подстроивший падение, не успел спрятаться, и мы смогли его обнаружить. Помощь подоспела откуда не ждали. Лиза, бедная Лиза! С опрокинутым лицом неслась навстречу неприятностям. Хотя Савелий Орлик и подался от авторов в бега – но очаровательную Лизу не обманешь. Вытащила аманта за ушко да на солнышко.