Марина Лугавцова - Молчание вдребезги. Как написать и потерять роман

– Никто меня не обижал. Очки с темными стеклами дома забыла – так что глаза и опухший нос теперь не спрятать. Я неделю фонд рисунков детей блокадного Ленинграда разбираю. Рыдаю весь рабочий день, остановиться не могу.

– А когда домой придете, что делать будете?

– А почему это вас волнует? – вопрос Степана, признаться, застал врасплох.

– Нет-нет! Не подумайте ничего этакого. Я просто представил, как вы идете вся такая грустная, дверь в квартиру открываете, ключик «звяк-звяк», и «Чу! Звериная тропа где-то в недрах кухонной пещеры задрожала от топота», кто-то бежит к вам навстречу, торопится, поспешает, огненную землю стальными когтями царапает: «Где она? Где кормилица верная и гладильщица искусная? Неужели вернулась моя прелесть неизвестно откуда?» И правильно, вы уже улыбаетесь, потому что дома вас чудо расчудесное встречает. Здравствуй, говорит, любимая хозяйка. Не печалься. И лапочкой так поглаживает.

Журавликов засопел, вытаскивая из-под скрещенных рук чью-то черную мягонькую лапу.

– Посмотрите, какой зверек симпатичный. Только очень не вовремя он у меня обнаружился. Я ведь завтра в командировку лечу. А мамулька откочевала замки на берегах Луары созерцать. Мне живой подарочек на собственный день рождения и не с кем оставить. Не приютите?

Я непроизвольно вздрогнула.

– На время, на время! – заголосил полярник, вытаскивая откуда-то из-под рубашки стройного кошачьего подростка с испуганными глазами. – Клянусь жизнью и честью единственного знакомого пингвина-альбиноса, приеду и сразу же назад заберу. В первый же день, как приеду, так и заберу. А кот необыкновенный! Шкурка, как у соболя, блестит. Только посмотрите! А глаза какие! Ярче фар вездехода в ночи сияют. Отдавать, конечно, жалко, но обстоятельства непреодолимой силы… А знаете что? Я вам для выставок еще и трофеев всяких привезу. Ящик или два. А, может, и три. Ну, соглашайтесь. Я ведь в переход от отчаяния вышел. Смотрите, какой спокойный и задумчивый кот. Прислушивается к разговору, вроде как понимает все.

– Не орет, не поет с утра голодные песни? – спросила я, всматриваясь в печального кота, повисшего в трясущихся от нетерпения потных ладонях Журавликова.

– Какие песни? – взревел полярник. – Молчит целыми днями. Ни разу «мяу» из себя не выдавил. Когда в миске пусто, подойдет ко мне, бывало, и так с выражением посмотрит прямо в глаза. А я такой: «Понял! Все понял». Раз – и еда на подносе, все довольны. Больше дела – меньше слов! Приютите – не пожалеете.

– У меня только кошка по имени Прозерпина жила долго и счастливо, тоже, кстати, черной масти была красотка. Редкая говорунья и певунья, – я неожиданно для себя выдохнула из незаживающей раны горькое воспоминание: – Как же она рулады каждый день выдавала! Искореняла в доме все, что не укладывалось в ее кошачье мировоззрение. Но разве такие мелочи могут помешать до сих пор нежно любить пушистое и прекрасное создание? Правда, расстались мы при трагических обстоятельствах – похитили у меня Прозерпину. Кстати, когда я тоже в отъезде была.

– Наверное, на голос приманила похитителей. Мой кот не таков, —нахваливал Степан питомца: – Молчит, и никаких проявлений эмоций. Что тут скажешь – порода.

– А что вы его все кот да кот зовете. Имени нет? – поинтересовалась я.

– Не успел придумать подходящее. Должно быть имя на букву «М». Две его сестрицы и братец имена на букву «М» имеют. А я вот… Что-то там с родителями связано. – Журавликов протянул мне кота, и я впервые обняла незнакомца. – Ну вот.

Полярник зачем-то потер руки, с ехидной грустинкой улыбнулся коту на букву «М», явно намереваясь улизнуть от нас куда подальше. Но меня так быстро не проведешь:

– Стоять, Степан, не двигаться. Вот и хорошо. – Я поймала скользящий мутный взгляд Журавликова и зафиксировала внимание на расширяющемся от внутреннего беспокойства зрачке среди стальных протуберанцев радужки грязно-серого ледяного оттенка: – Номер телефона запишите для связи, и сто рублей вам от меня и кота на память.

– Какие деньги. О чем вы! – отпрыгнул от меня Степан.

– Так надо. Символическая плата. Как пропуск для вашего питомца в новую жизнь.

Я сунула помятый денежный знак в нагрудный карман рубашки Журавликова и продиктовала номер.

После сделки мы с котом на букву «М» даже попрощаться толком не успели с его бывшим хозяином. Журавликов исчез мгновенно. Пришлось покидать подземный переход в толпе галдящих мешочников, которых, наконец, пригласили в сад Сан-Галли на съемочную площадку фильма «Небесный огонь Чемульпо».

Прошло несколько лет. Давным-давно худосочное создание родом из подземного перехода превратилось в благородного зверя, чья длиннохвостая и остроухая тень, вылепленная из петербургского сумеречного света, постоянно следовала за мной по пятам в закрытой капсуле нашего не самого уютного жилища. В полном молчании, бесшумно, мы с котом скользили по анфиладе бывшей коммуналки, путаясь в изгрызенных чужими замками дверях между комнатами с высокими потолками в длинных супрематических трещинах среди венков старомодной лепнины. Шлеп-шлеп по коридору, шур-шур за углом, ау-ау из кладовок отвечала нам квартира гулким эхом изломанного пространства, сконструированного по законам кабинета доктора Калигари 19 19 «Кабинет доктора Калигари» – немой фильм, положивший начало немецкому киноэкспрессионизму. Режиссер Роберт Вине, 1920. неизвестным архитектурным экспрессионистом.

Наша бестолковая, но живущая самостоятельной жизнью квартира на пятом этаже в доме на углу Большого проспекта и Двадцать первой линии таила от жильцов много секретов и не заканчивалась у приграничья общей с соседями стены. У нее имелся свой запасной выход в космос безлюдной черной лестницы, притаившейся за еще одной парой входных дверей в глубине главного коридора. Подъезд со стороны второго двора-колодца забили, никто и не вспомнит когда, стальными гвоздями забвения. Забили дверь и обо всем забыли. Мы же с котом, напротив, не страдали беспамятством – потихоньку освоили непознанное пространство, смятое в гармошку нехоженых лестниц со скользкими ступенями от пролитого лет семьдесят тому назад тенью Анны Бретонской из склянки темного стекла натурального подсолнечного масла первого отжима. Приспособились, как ушлые контрабандисты, незаконно коротать свободное время, сидя на ничейных подоконниках, наблюдая за полетом прикормленных крошками одичавших городских голубей. Такой вот образовался для нас отличный наблюдательный пункт в обнимку с кофейной чашкой. Что еще надо молчаливому коту и его человеку, склонному к уединению?