Руслан Козлов - Stabat Mater

Последние шаги к погребальной ладье, в которой лежит Филомена, даются Кириону с таким трудом, словно на ноги ему надели жернова. Задыхаясь, он грудью наваливается на нос ладьи, будто хочет остановить движение каменного ковчега из жизни в смерть. Ему приходит в голову, что и его смерть сейчас плывет в ковчеге, – ведь львов для будущих игр, должно быть, уже везут морем из африканских колоний.

Кирион видел этих зверей один раз в жизни – в Антиохии, возле большого цирка. Львы метались в тесных клетках и ревели так, что ослы и мулы на соседних улицах от страха рвались из упряжи и опрокидывали повозки. В тот раз звери были доставлены в Антиохию не для чьей-то казни, а для сражений с бестиариями. Один из львов в ярости бросался на прутья клетки и не мог угомониться, даже когда раб-надсмотрщик принялся колоть его двузубцем в морду…

Усилием воли Кирион отгоняет жуткую картину, загоревшуюся в памяти так ярко, словно он видел этих львов минуту назад. Ничего, говорит он себе, Господь не оставит, Господь спасет. Как Он уже не раз спасал Кириона и его близких – даже когда не было никакой надежды на спасение.

Кирион вспоминает их с Филоменой отчаянный прыжок в ночное море с галеры киликийских пиратов… Той весной им исполнилось по двенадцать лет, они были сводными братом и сестрой и помогали родителям возить товары с материка на острова. Их барку с грузом специй пираты захватили в Икарийском море [13] Икарийское море – древнегреческое название Эгейского моря. . Теперь их везли на Самос, чтобы продать на рынке рабов. Ночью, крепко связанные, они сидели на палубе галеры и видели, что делают киликийцы с другими пленниками – с женщинами и детьми. И пока до них не дошла очередь, отец старался перегрызть веревки на руках Кириона и Филомены. Рот отца был в крови, он выплевывал обломанные зубы, но продолжал грызть и рвать веревки на их руках, пока не освободил их… Больше Кирион отца не видел и запомнил его именно таким – страшным, с окровавленным ртом, с глазами, горящими ненавистью и отчаянием.

Они поползли, потом побежали к борту и, схватившись за руки, прыгнули в непроглядную черноту, и казалось, им придется падать в нее вечно, но море подхватило их и оттолкнуло подальше от борта галеры, быстро идущей под парусом.

Они не знали – далеко ли берег. Отец сказал, нужно плыть туда, куда указывает своим основанием созвездие Креста [14] Северный Крест – древнее название созвездия Лебедя. , а потом – на восходящее солнце. В этой части Икарийского моря должно было быть множество островов, но, когда рассвело, Кирион и Филомена с ужасом увидели, что никаких островов нет, вокруг – пустой синий горизонт. Они росли у моря и научились плавать раньше, чем ходить. Но сколько они могли продержаться? Еще несколько часов? Может быть, полдня?.. Впервые Кирион почувствовал, насколько мучительным может быть страх. Ему хотелось кричать, просто кричать от страха. Но он стеснялся Филомены…

Весна еще не перешла в лето, и море не прогрелось. Ближе к поверхности было терпимо, но снизу Кириона охватывал холод. Он понимал, что чем глубже, тем будет холоднее, и он не хотел туда и старался оттолкнуться от этого холода, отчаянно болтая ногами. Но скоро перестал чувствовать свои стынущие ноги. Они с Филоменой ни о чем не говорили. Пробовали держаться за руки под водой, но так было труднее оставаться на поверхности. Они пытались тихонько плыть, но и это было страшно – почему-то казалось, что они плывут все дальше в открытое море… Очень хотелось пить. Вкусная сладковатая вода Икарийского моря так и просилась в рот. Но они знали, что пить ее нельзя, – не раз они слышали рассказы о рыбаках, затерявшихся в море, и о том, как они, умирая от жажды, пытались пить морскую воду, но от этого их мучения только усиливались.

Стоял полный штиль, поверхность воды была недвижна. Солнце, поднимавшееся все выше, жгло им макушки; странно – здесь его жар чувствовался сильнее, чем на берегу. В полузабытьи текли минуты или часы. Движения Кириона и Филомены, помогавшие им держаться на плаву, становились вялыми. Все чаще они задирали головы, оставляя над водой только лица. Вода затекала им в уши и рты, а белый солнечный кипяток заливал глаза… Потом Кирион почувствовал, как его нога наткнулась на что-то твердое. Это было невероятно: какая-то скала поднималась из глубины почти до самой поверхности, и они смогли на цыпочках встать на ее гребне.

В первые минуты они обрадовались и даже рассмеялись, подумав, что это добрый знак, сулящий спасение. Кирион стал с надеждой осматриваться. Но по-прежнему ни вблизи, ни вдали не было видно и клочка суши. Снова потекли минуты и часы, Кирион с тоской думал, что эта опора под ногами хоть и не даст им утонуть, но лишь продлит предсмертные муки. Видимо, Филомена думала о том же, потому что она еле слышно пролепетала:

– Давай лучше утонем.

Он посмотрел на нее и увидел, что ее губы уже не синие, а почти черные от холода и подбородок обметан белой солью, и понял, что, так или иначе, их конец близок. И все-таки он сказал:

– Нет, так нельзя… Нельзя, пока мы живы…

– Тогда давай попросим богов сжалиться над нами, – сказала Филомена. – Попросим Митру, он самый сильный из богов.

– Митру? Ну уж нет. – Кирион старался говорить твердо, но ничего не мог поделать с дрожью в голосе и с досадой чувствовал, что не говорит, а, скорее, блеет. – Как мы можем просить этого пиратского бога?..

– Ну тогда попросим наших богов – древних кабиров. Они – защитники мореходов.

– Богам нет до нас дела, – с горечью сказал Кирион.

Они видели, как солнце клонится к закату, сплющивается и расслаивается в облаках над горизонтом. Кирион думал, что солнце – тоже бог, лученосный Феб, такой же равнодушный, как и все боги. И еще о том, что видит солнце в последний раз, потому что до рассвета им уж точно не дожить. Он смотрел на закат, не отрываясь и даже стараясь не моргать. И там, где оранжевый диск коснулся воды, он увидел движение и решил, что у него рябит в глазах от яркого света. Но движение не прекращалось, и постепенно обозначился темный силуэт – что-то медленно приближалось к ним по неподвижной глади. Он схватил Филомену за руку и стал показывать туда. Но она то ли не понимала, то ли не видела и только твердила:

– Что? Что?..

Потом тоже заметила движение на солнечной дорожке, и они стали из последних сил махать руками и пробовали кричать, но громче хрипа у них ничего не выходило.

Солнце уже село, и его красный нимб таял над горизонтом, когда они разглядели, что к ним приближается лодка. Они уже не могли ни махать, ни кричать, совсем выбившись из сил. Просто стояли, держась за руки, и ждали. И, когда лодка подплыла к ним, судорожно вцепились в ее борт и, наверное, перевернули бы ее вместе со стоящим в ней человеком, если бы он не заговорил с ними по-гречески и не сказал успокаивающе: