Дарья Аппель - Дети Балтии

– Договорились. Завтра я еду туда в семь. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Но… там вообще-то много народу бывает. Тебя увидят, слухи пойдут. И дядя тебя таки пристукнет, когда узнает. В монастырь запрёт.

– И? Все знают, что я вообще-то ей родня, – надменно проговорила Анжелика. – Что ты так беспокоишься?

– Потому что в случае чего меня могут продырявить из пистолета за твою честь, – сердито произнес Анжей. – А мне ещё пожить хочется.

– Не беспокойся. Свою честь я всегда защищаю сама, – ответила его сестра, и, обмахнувшись красивым веером из белых страусовых перьев, пошла искать знакомых. Сегодня ей было скучно. Она даже выслушала от нечего делать хвастливую болтовню её давнего поклонника Казимежа Ожаровского, весьма обнадежив того по части матримониальных изысканий, которых он не оставлял. Впрочем, Анжелика Войцеховская только притворялась, что слушает его, а сама пошагово обдумывала первую комбинацию, которая могла привести ненавистную ей придворную партию к краху. «Никакой сестры нам не нужно, когда есть брат. А Дотти не дура и что-то пронюхала. Или ей муж рассказал», – пришло ей в голову. Потом она вновь посмотрела на князя Долгорукова. Адам говорил ей давеча, что его хамство накануне Аустерлица весьма разозлило Бонапарта, который из-за этого и решил не давать Александру спуска. Вспомнились ещё слухи, что «курва» Марьянка спала с этим идиотом. Или тот похвалялся этим фактом. Но то, что он дрался из-за неё на дуэли с кавалергардом Бороздиным, было истиной. Долгорукову прострелили правую ногу, пулю долго не могли вынуть, и даже поговаривали, что конечность князю таки отрежут. «Лучше бы отрезали», – кровожадно усмехнулась Анж, представив, как князь Пётр ковыляет на костылях. Её визави мигом счёл, что она нашла нечто смешное в анекдоте, который тот рассказывал, и, чтобы сделать ей приятное, сам зашёлся в истерическом смехе. Княжна Войцеховская под благовидным предлогом удалилась от него, а сама прошла дальше, искать других приятелей и приятельниц.

***

Князь Долгоруков и граф Ливен, тем временем, вышли в курительную комнату.

– Ты вообще дурак? – накинулся Кристоф на своего друга, как только они остались наедине.

– Эй, полегче, выбирай выражения, – обиделся Пьер. – Что я такого сделал?

– На кой черт нам этот Dummkopf Уваров? – граф аж разозлился, что с ним бывало нечасто.

– Кому-нибудь башку свернуть пригодится, – сказал Долгоруков, удивлённый столь гневным настроением своего приятеля.

– Только разве это, – Кристоф сплюнул. – Но так-то ты, наверное, забыл, кто у него жена?

– Помню. Сосёт превосходно. Такое не забывается, – цинично улыбнулся Долгоруков.

– А что тебе чуть ногу из-за неё не оттяпали – это так, ничего страшного? – цинизм друга ещё больше злил Ливена, у которого сегодня был довольно тяжелый день, к тому же, с раннего утра разболелись зубы, да ещё надо было тащиться на это празднование, и этот дурак Уваров приставал к нему со своими разговорами на тарабарщине, которую этот наивный командир кавалергардов принимал за французский – попробуй ещё пойми его.

– Я добрый и всепрощающий. А то, что она полька – так это к лучшему. Мама у неё Потоцкая.

– А папа Любомирский! – Кристоф уже почти кричал. – А ты знаешь, что они Адамхену родня?

– Она обрусевшая, – возразил Долгоруков. – И шлюха, как раз то, что нам нужно.

– Нам не нужны шлюхи, – лицо графа аж пятнами пошло от возмущения недальновидностью и наивностью друга. – Они продажны. К ней придёт Чарторыйский, они столкуются между собой по-польски, она побежит к мужу, а этот идиот откроет перед нею все карты.

– Она такая же, как Марыська. А в ней даже ты не сомневаешься, – защищал свою бывшую любовницу князь Петр.

– Сравнил Der Arsch с пальцем, – грубо проговорил Кристоф. Ругательные слова он всегда предпочитал произносить на родном языке. – Кто Нарышкина, а кто эта вот…?

– Да не злись ты так, – умоляюще сказал князь Петр, видя, что Ливен сейчас готов его прибить. – Федя вышибет мозги из Чарторыйского – раз и готово. И не такой уж он дурак. А с поляками нам всё равно надо столковаться, если мы хотим внедриться к ним.

Кристоф только вздохнул.

– Такие вещи надо обсуждать совместно, а не ставить меня с Волконским перед фактом, – сказал он тихо.

– Ты за моей спиной сговаривался с Винценгероде, что я должен был думать? – парировал Пьер.

С этим гессенцем Кристоф обсуждал кое-что другое, а вовсе не свержение Чарторыйского. Винценгероде тоже был уверен в шпионаже, имевшем быть место перед Аустерлицем, и искал того, кто мог передать диспозицию Вейротера во французский штаб. Кристоф, однако, думал, что проигрыш наступил именно из-за непродуманности самой диспозиции, а не потому, что Бонапарта кто-то ознакомил с нею заранее – к такому выводу он пришёл, проштудировав её внимательно. Победа с таким планом была бы чудом.

– Зачем мне «чёрный» немец, ты не подумал? – вырвалось у Кристофа, который только потом понял, что Долгоруков вряд ли знает, чем «чёрные» немцы отличаются от «серых», и почему эти две категории так не любят друг друга.

– По-моему, Винценгероде ещё белобрысее тебя будет, – усмехнулся Пьер. – С чего это он чёрный?

Пришлось объяснять этому русскому князю то, что любой балт вытверживал если не с детства, то с первой заграничной поездки по немецким землям уж точно.

– Надо же, я и не знал, – сказал просветившийся ныне Долгоруков. – Так что он не твой друг?

– Нет, – проговорил Ливен, – Лучше я с русскими дружить буду. И вообще, я к твоему сведению, не вполне немец. Мой предок был ливом.

– Это как?

– Это то, что вы зовете «чухонцами», – кратко пояснил Кристоф.

– Так мои предки тоже были не русскими! – внезапно вспомнил Долгоруков.

– А кем?

– Рюриковичи мы, – скромно произнес он. – Как и Волконские, кстати.

– Рюрик… Это варяг, призванный на царство? – граф припомнил какие-то обрывочные сведения из читанного.

– Что-то вроде того, ага.

Кристоф ничего не ответил и снова загадочно улыбнулся. Он сам ощущал себя таким варягом. И кто знает, может быть, лет через 500 его династия будет считаться исконно русской?

– Так, возвращаясь к Уварову. Что с ним делать будем? – вспомнил Ливен.

– Достаточно того, что в случае чего, он за нас, – сказал Долгоруков. – Чем больше наших, тем лучше.

Кристоф пожал плечами, не вполне удовлетворившись таким пояснением. Впрочем, если Пьер делает как он – формирует свою отдельную партию – он не возражает. Пускай. Только далеко они не уедут с такими дураками. А проблем огребут столько, что до конца света не расхлебаешь.

Санкт-Петербург, Елагин остров, май 1806 г.

– Какие люди! Анеля, ты ли это? – красавица графиня Уварова, в первом браке – графиня Зубова, а в девичестве – княжна Любомирская, полулежала-полусидела на оттоманке и встала, чтобы обнять приехавшую к ней кузину. – Не видела тебя давненько. Думала, тебя не пустят твои родственники.