Зоя Криминская - Второго дубля не будет. Всё ещё молодость

– Ну, и баба у тебя.

Я вся подобралась, ожидая реакцию мужа и собираясь тут же выпустить когти, если он меня обидит. Алексей лежал, расслабившись, и глядел в потолок, потом, не поворачивая головы и не проявляя никакого интереса к нашему разговору, ответил:

– А ты не нарывайся.

И всё, нечем было крыть Мельбарду, и он заткнулся.

Весь сентябрь и октябрь мы искали квартиру поближе к Долгопрудному и к Подлипкам, чтобы я могла ездить на работу. Квартиру так и не нашли, и сняли комнату с неотапливаемой верандой за 30 рублей в частном доме в Лианозово. Деревенский быт как ужасал меня, так и ужасает до сих пор, но деваться было некуда, и сняли, что подвернулось, сэкономив 20 рублей в месяц.

Договорившись с хозяйкой, тетей Тоней, круглолицей женщиной лет шестидесяти, Алешка перевез туда из общаги наш скудный скарб, всё тот же огромный белый эмалированный Лысьвенский таз для стирки, в котором были сложены две кастрюли, эмалированные тарелки, две вилки, две ложки, завернутые в газетку, две большие подушки, подарок свекрови на свадьбу, ватное синее одеяло атласное, привезенное мне Люсей из Кохмы, когда я еще была студенткой второго курса, ну, в общем, начало жизни, скудное домашнее хозяйство, из мебели у нас была одна Катина кроватка, но ее мы перевезли позднее.

Комнату мы сняли весьма скудно меблированную, был какой-то стол, развалюшечный полуторный диван и, кажется, старого вида гардероб, а может, даже и гардероба не было. Тетя Тоня, как потом окажется, сдавала эту комнату дачникам, а они приезжали со своей мебелью, как тогда было принято выезжать на дачу, взяв всё необходимое из дома, и жить постоянно на даче, благо близко.

Диван стоял прислоненный к деревянной перегородке, отделяющей нашу комнату от коридора, который одновременно служил и кухней – там стояла газовая плита, газ был в баллонах. Для отопления топили печку углём в комнате хозяйки, и теплая вода шла по трубам в наши батареи, но по утрам зимой было очень холодно, наша комната выстужалась полностью. Все удобства были во дворе, правда выручала веранда – можно было по малой нужде пользоваться ведром на веранде, – холодно, но всё же недалеко бежать.

Алешка снял эту комнату, и мы в выходные поехали ее смотреть (и остались переночевать), а потом вернуться домой; предполагалось, что Катенька будет пока ходить в ясли у мамы, а мы будем приезжать к ним по выходным. Ясли располагались по ту сторону железной дороги на расстоянии где-то километра от нашего барака; далековато было маме носить девочку, выручали санки.

Мы приехали в Лианозово вечером, и Алешка позвал меня в магазин.

– Там ведь ничего нет, надо будет что-то поесть.

И мы купили чаю, сахару, хлеба, сыра, и скромно поужинали.

Понравилась ли нам комната? С июля месяца мы первый раз остались, наконец, вдвоем. Хозяйка, тетя Тоня рано ложилась спать, а мы после объятий долго лежали в полной чернильной темноте и первозданной тишине и всё говорили, говорили, говорили, соскучились.

У мамы, когда приезжал Алешка, мы спали на полуторном диване, жестком-прежестком. Мама и бабушка завязывали на ночь платки на голову, у обеих мерзли головы, а когда приезжал Алексей, они надвигали платки на глаза и довольно демонстративно отворачивались к стенке. Но ведь уши-то у них были не завязаны, поэтому наше общение можно было назвать…

Недавно я смотрела фильм про американских подростков, и в нем есть сцена: более опытные товарищи поучают молодого мальчика, как подобраться к девушке. Заканчиваются поучения фразой:

– Ну, а если повезет, она позволит тебе перепихнуться на бензоколонке.

Так мы, будучи женаты, могли только как «перепихнуться на бензоколонке», а, может, на бензоколонке и удобнее, не знаю точно. И теперь нам эта комната в первый, пусть в самый первый момент понравилась.

В октябре у меня начались сильные боли справа внизу, похоже на аппендицит, но оказалось воспаление придатков, и пришлось лечь в стационар, расположенный на Цемгиганте. Я провела там 10 дней. Нас было в четырехместной палате трое, Людмила, лечившаяся от бесплодия, Марина, девятнадцатилетняя женщина на последних месяцах беременности, и я. От нечего делать все вечера болтали, каждая про свою жизнь. Люда и Марина сидели на одной кровати напротив меня, и Люда иногда гладила Маринкин живот и вздыхала – она уже три года была замужем и не беременела. Предметом разговоров были мужья, у обеих были шоферы, и свекрови, с которыми приходилось бороться. Правда, получалось, что Маринкина свекровь знает свое место и не выступает, а вот Людина мечтает разбить их жизнь и подсовывает сыну всяких баб, сводничает.

Большое место в их разговорах занимали бабки-пенсионерки, проводящие свою жизнь на лавочке возле подъезда. Это были враги, враги все до единой, поголовно, все сплетницы, повсюду сующие свой недоброжелательный нос, и вот Маринка рассказывала, как она дразнила бабок:

– Утром пойду в одном берете, а другой возьму с собой в сумку и, возвращаясь, надеваю другой берет, а они шипят от злости: гляди, гляди, вертихвостка, опять в новом берете. И сколько же их у нее.

Зависть соседок и сейчас вызывала у Марины неподдельное удовольствие победительницы.

Потом Люду выписали, и вместо нее пришла полная женщина, удивлявшая меня своим аппетитом – после обеда она приходила в палату, доставала круг краковской колбасы, брала хлебный батон, от круга отрывала кусок, от батона просто откусывала и съедала и то, и другое. Мне, способной съесть два кружочка колбасы на тоненьком куске хлеба, это обжорство казалось просто нереальным, как в кино.

Сама я не помню свои разговоры там, помню только постоянное чувство тоски по Кате, я впервые так долго не видела дочку и невыносимо скучала. Алешка привозил ее два раза, жаловался, что Катя бегает с моей карточкой и всё говорит:

– Мама, мама, мама, – как заведенная, и жалко ее, привыкшую быть со мной.

Через 10 дней меня подлечили и выписали, и я, слегка отвлекшись, вновь окунулась в свои проблемы.

Пока я лежала в больнице, Алексей не жил в Лианозово, и нас там обокрали. Тетя Тоня была в доме вместе с 11 летней внучкой Олей, когда поздно вечером на них напал пьяный сосед. Стал рваться во входную дверь, сломал ее, они укрылись в дальней комнате, заперлись и, пока он пытался сломать вторую дверь, вылезли из окошка, и убежали.

А сосед пошарил в нашей комнате, которая была не заперта, и утащил газетный сверток с ножом, четырьмя ложками и двумя вилками из нержавеющей стали, наверное, продумал, что там мельхиор, так как ложки, лежащие открыто, он не взял.

Чем с ним дело кончилось, отправился ли он в места отделенные, откуда только что прибыл, или нет, не помню, но тетя Тоня вернула нам вилки и ложки, купив их в магазине, хотя я и протестовала, считая ее невиновной в том, что произошло.