Ирина Селиверстова - Нобелевская премия. Роман

Она назвала сумму, втрое большую, чем планировала изначально. «Десять тысяч!» И приготовилась к бою – но янтарщик без всяких разговоров кивнул. Только спросил:

– Аванс – 50 процентов?

С трудом сдержав радостное удивление, Лиза утвердительно качнула головой – она вообще не рассчитывала на какой-либо аванс.

– Ашот, деньги достань, – обратился шеф к помощнику, который тут же извлек из сейфа увесистую долларовую пачку, и принялся отсчитывать баксы.

– Ой, что вы, я имела в виду рубли! – непроизвольно вырвалось у Лизы, хотя уже на середине этой фразы она попыталась зажать себе рот обеими руками. Янтарщик взглянул на девушку с брезгливым любопытством, пожал плечами и снова позвал Ашота:

– Деревянные у нас есть? Дай ей пять тысяч рублей…

Лиза всегда потом краснела от стыда, когда вспоминала этот случай. Вместо того, чтобы гордиться свой честностью, испытывала мучительное смущение от собственной тупости и коммерческого непрофессионализма.

Зато проблему с изготовлением «опытных образцов» новых ювелирных изделий из янтаря она решила виртуозно: купила на рынке кучу копеечных браслетов, сережек и подвесок, и заменила во всей этой бижутерии стекляшки на янтаринки – используя для крепления эпоксидную смолу, сохранив оригинальный дизайн побрякушек и не парясь по поводу их очевидного несовершенства. Всё тот же внутренний голос подсказывал, что этот дизайн ничуть не покоробит эстетических чувств заказчика-янтарщика.

Так оно и вышло.

Когда она принесла плоды своего труда, янтарщик долго и с удовлетворением разглядывал их, позвав Ашота для проведения полноценного всестороннего анализа художественной ценности разложенных перед ним произведений искусства. Оба довольно цокали языками, некоторые из «образцов» даже смотрели на свет и под конец признали их безусловное совершенство. Но окончательно выдохнуть Лиза смогла, только когда получила оставшиеся пять тысяч – рублей, разумеется.

Однажды один из добрых приятелей из числа торговцев рукоприкладствами (так продавцы называли предметы рукоделия и декоративно-прикладного творчества) на Арбате, которому Лиза иногда подкидывала свои работы на реализацию, по дружбе поделился с ней контактом, позволяющим разбогатеть быстро и глобально.

– Есть одна тетка, Лейла зовут, она какой-то там фонд помощи ветеранам Афганистана организовала, – пояснил он. – Бабла у нее немерено, вот она и решила заняться скупкой произведений искусства – ну ты понимаешь, искусства нашего разлива, чтоб поярче было, чтоб купола-колокола и прочая а-ля-рюс. Сгребай все, что есть у тебя в наличии, и бегом к ней – цены можешь выставлять ломовые, ей торговаться в падлу, заплатит, сколько скажешь. Главное, поспеши, лови момент.

Вопрос, откуда у фонда помощи бывшим воинам-интернационалистам немереные деньги, и почему на эти деньги покупаются «произведения искусства», тем более столь сомнительные, у Лизы даже не возник – подобные фонды плодились в то время в огромном количестве, а понять их назначение и тем более происхождение капиталов, которыми они ворочали, ей определенно было не дано. И первой мыслью, появившейся после того, как она спешно прикинула в уме, какие из своих батиков, панно и шкатулок сможет немедленно отвезти к Лейле, стала мысль о Нике.

– Быстро собирай свои акварели, те, осенние пейзажи, которые мне нравились – они у тебя целы? Хотя да, куда они денутся, ты ж так ничего и не продаёшь… И масло возьми, какое получше, можно натюрморт с обезьянкой, – торопливо командовала она по телефону подруге. – В общем, выбери сама что поэффектнее. Завтра едем к меценату-долбанату, который ни фига не смыслит в живописи, но покупает все подряд за бешеное бабло.

Ника, огорошенная таким неуважительным употреблением торжественного слова «меценат», попыталась что-то возразить, но уговаривать ее Лизе было некогда, и она просто бросила трубку. «Если получится, – думала она, – то Никитка наконец-то поверит в себя, поймет, что все в ее силах».

Если бы она только знала, чем обернется для Ники этот визит! Но что поделать – порой самые лучшие планы жизнь оборачивает в полную их противоположность, и предусмотреть эти ее выкрутасы совершенно невозможно.

Назавтра они обе с огромными сумками явились к старинному особняку в районе Сокольников, который занимал фонд помощи воинам-интернационалистам. Точнее, огромные сумки были у Лизы, Вероника только помогала ей их тащить, сама же она взяла лишь небольшую папочку, в которую сложила около десятка своих лучших акварелей размером в тетрадный лист. За такой скромный вклад в торговый оборот фонда она была нещадно обругана подругой.

Девушки поднялись по мраморной лестнице с коваными чугунными перилами и узорчатыми решетками в сопровождении встретившей их секретарши, и остались ждать в просторном холле с огромными кожаными диванами, тяжелыми шторами с кистями на окнах и толстым пушистым ковром на мраморном же полу. Холл этот, несмотря на дороговизну убранства, выглядел на редкость неуютно, будто пустое складское помещение и являлся преддверием святая святых – кабинета главы фонда Лейлы.

Вероника напряженно молчала, и, чтобы как-то успокоить отчаянно трусившую подругу, Лиза принялась фантазировать, будто в кабинете сидит восточная шахиня в шароварах, которую полуобнаженные наложники умащивают ароматическими маслами перед встречей с великими мастерами современного изобразительного искусства. Однако вместо пышногрудой волоокой шахини минут через десять из кабинета стремительным шагом вышла худенькая дама неопределенного возраста и невыразительной внешности, которая была бы похожа на чиновницу какой-нибудь районной администрации, если бы не идеально сидящий, очевидно брендовый костюм и быстрый, словно пристреливающийся взгляд черных глаз.

– Лейла, – представилась она, крепко и коротко пожав руки каждой из девушек. – Показывайте, что у вас.

Лиза еще раньше разложила на диванах свои батики и шкатулки, Вероника же, пока «шахиня», не выражая никаких эмоций, рассматривала их, принялась торопливо вытаскивать из папки акварели. Одну шкатулку Лейла передала зачем-то секретарше, которая ушла с ней куда-то, а по возвращении вернула изделие Лейле с коротким утвердительным кивком. Это выглядело так, будто хозяйка попросила ее сходить к эксперту и подтвердить – действительно ли шедевр принадлежит руке того мастера, которому его приписывают?

Лейла очевидно ценила свое время сильнее, чем деньги. Потому что уже минут через десять прекратила изучать товар, подытожив коротко и однозначно:

– Мне нравится, я беру.

– Что именно? – еле справляясь с волнением, уточнила Лиза.