Максим Сонин - Ступает слон

Мари наверняка была права – видимо, старой критикессе хотелось проведать давнего друга.

« Знаешь, что еще их объединяет? » – спросила Мари. Я послала ей вопросительный знак, и она тут же стала наговаривать новое сообщение.

« Лисетская и Васильев, – Мари говорила тихо. – Оба были в Париже, когда умерла Эмилия E. Q., и оба навещали ее в день смерти. Их обоих допрашивала полиция, но за недостатком улик обоих отпустили. Ты сейчас встретишься с женщиной, которая, возможно, шестьдесят лет назад отравила свою подругу!»

«Ее же отпустили, – написала я. – Тебе надо осторожнее со всей своей конспирологией».

« Как скажешь. – Я снова чувствовала, что Мари улыбается. – Но ты, уж пожалуйста, осторожней, хорошо?»

«Хорошо), – ответила я. – Сейчас я в душ, а потом пойду встречусь с лесбиянкой-убийцей».

«Мур:3», – ответила Мари текстом.

Приняв душ и высушив волосы, я спустилась в вестибюль. Возможно, мне полагалось ожидать Лисетскую на улице, но я не хотела выходить на солнце, которое, несмотря на то что уже должен был наступить вечер, кажется, только начало падение к горизонту. Через стеклянные двери было видно «парадный» подъезд, и я надеялась, что сумею быстро выскочить навстречу, как только авторка выйдет из такси.

Я посмотрела на телефон – с прибытия моего поезда прошло два часа пятьдесят девять минут. Я открыла статью про Васильева во французской википедии и стала читать, изредка поглядывая на двери. Иногда за стеклом останавливались машины, но каждый раз из них выбирались какие-то мужики в костюмах.

Еще вчера мне казалось, что я еду встретиться с какой-то старой тетиной знакомой. Она, переводчица с многолетним стажем, общалась с огромным количеством иностранцев. Но мне приходилось признать, что тетя была права, когда сказала, что Лисетская совершенно уникальная фигура, – она и вправду, видимо, играла большую роль во французской интеллектуальной элите шестидесятых. Она упоминалась в биографиях почти всех значительных мыслителей той эпохи – я в который раз раздраженно заметила, что даже у истоков феминизма было удивительно много мужчин. Вот Васильев, например, оказался автором и редактором ряда ранних текстов о правах и философии женского социума – я совершенно не могла понять, как это терпели его современницы.

Пролистав Васильева, я перешла на страницу Эмилии E. Q., но французские слова как-то не шли, и вместо того, чтобы читать, я сохранила себе в телефон фотографию молодой Лисетской (Париж, 1959) и фотографию Эмилии E. Q. (Париж, 1965). В папке с сохрами у меня не было фотографий мужчин, и для Васильева я решила не делать исключения. Лицо у него было совершенно обыкновенное – чуть вытянутое, усатое. На более ранних фотографиях усов не было, зато были бакенбарды. Я полистала гугл-картинки туда-сюда и нашла фотографию, на которой Лисетская, Васильев и Эмилия были вместе. Они стояли возле какого-то античного барельефа и улыбались. С ними был еще один человек, прикрывающий лицо панамой. На французском сайте, на котором была выложена фотография, была подпись: «Arkady Vassiliev, Eve Lisetskaïa, Emilia E. Q. et le peintre M.». Художник M. оказался еще одним участником всей этой тусовки, только в отличие от Васильева и Лисетской, которые были еще живы, художник M. умер в середине шестидесятых.

Я уже собиралась отправить тете имейл о том, что Лисетская не приехала, когда к дверям отеля подъехало такси со знаком аэропорта на крыле. Я поспешила на улицу.

Задняя дверца открылась, и на тротуар опустилась нога в черном чулке и туфле на широком каблуке. Ева Лисетская появилась из машины медленно, расплываясь по воздуху, словно нефтяная лужа. Когда она распрямилась, оказалось, что фотографии, которые я рассматривала, совершенно не отражали ее огромного роста. Даже без каблуков она была бы выше меня на целую голову.

– Марусьа? – спросила Лисетская, опустив на меня взгляд. Глаза у нее были карие и очень внимательные.

– З-здравствуйте, – сказала я, быстро подгружая французский. – Добрый день.

Лисетская протянула мне узкую ладонь и сказала:

– Ева.

Было невозможно поверить, что этой женщине больше пятидесяти, а ведь ей было уже почти восемьдесят. Ее пальцы, теплые и сухие, оплели и слегка сжали мою руку. Только тут я заметила, что мы одеты почти одинаково – только вместо рубашки на Лисетской была черная блузка. На ее высокой шее сверкнула серебряная цепочка.

Таксист открыл багажник и помог мне выгрузить на мостовую два небольших чемодана. Чтобы затащить их на тротуар, я повернулась к Лисетской спиной и тут же почувствовала ее пальцы на своем плече.

– Я сама, – сказала Лисетская. – Возьми сумку, пожалуйста.

Она указала на оставшуюся открытой дверцу такси. На сиденье лежала ярко-желтая сумка. Я подхватила длинную лямку и с удивлением обнаружила, что сумка довольно тяжелая. Кажется, в ней было что-то прямоугольное – мне в бок уперлась твердая стенка.

Лисетская подхватила чемоданы, и мы вошли в отель.

– Этаж? – спросила она.

– Четвертый, – сказала я. – Здесь лифт за углом.

В лифте Лисетская спросила:

– У тебя есть телефон?

Я так разнервничалась, что кивнула, прежде чем ответить:

– Да.

Вряд ли со своей высоты она могла увидеть мой кивок.

– Какими приложениями вы пользуетесь в России? – спросила Лисетская и, правильно посчитав мое молчание замешательством, добавила: – Для переписки? WhatsApp, Facebook?

– Telegram, – сказала я. – Но у меня есть и WhatsApp.

Эта женщина очень плохо сочеталась с образом, который возник у меня при чтении википедии, но не из-за ее внешности, а из-за того, что я представляла ее живущей в шестидесятых – WhatsApp никак не мог сосуществовать с парижской богемой, Роланом Бартом и Симоной де Бовуар.

Мы вышли из лифта и остановились возле двери номера с балконом. Лисетская достала из кармана айфон и протянула мне.

– Код один-ноль-три-пять. Можешь установить Telegram, пожалуйста? И приложение с такси, если здесь не работает Uber, – попросила она. Я послушно взяла телефон и сунула его в карман.

Лисетская стояла ко мне вполоборота и чего-то ждала.

– Вы хотите, чтобы я сейчас отдала вам книги? – спросила я.

– Книги? – Лисетская звучала удивленно, но ее лицо осталось неподвижным. Я подумала, что, возможно, она делала пластику лица, и из-за этого ее брови потеряли подвижность. С того момента, как Лисетская вышла из такси, они ни разу не меняли своего положения. Если она правда удивлялась, то я не знала, чему – тетя послала меня в Питер именно для того, чтобы я отдала Лисетской книги, и я была уверена, что Лисетская об этом знает. Иначе зачем бы я ее сейчас встречала?

– Я привезла вам рюкзак книг от Нины Сергеевны, – сказала я.