Александр Гельманов - Древо прошлой жизни. Том I. Часть 1. Потомок Духа

Мне было искренне обидно, что некоторые публичные и уважаемые люди рекламировали товар, признаваемый впоследствии дрянью. Один из них даже оправдывался перед телезрительницей тем, что ему были нужны деньги, – но они нужны всегда: и когда их нет, и когда их мало, достаточно и даже много. Будь по-другому, их бы отдавали соседу. Неприятнее всего было разочарование в искренности и элементарной честности всех этих людей, называвшихся любителями кофе, чипсов или стоматологами и кардиологами.

– Зато раньше писали забавные инструкции, например, к валенкам: запрещено надевать в сырую погоду. Или на банках с растворимым кофе: запрещено лазить мокрой ложкой. Учили на примере малых запретов, чтобы не нарушались большие, – закончил я.

На этом тема рекламы была исчерпана.

Воспоминания о беседах с учителем были прерваны телефонным звонком брата. Мы поздоровались.

– Саша, конверт получен. И килограмм грецких орехов.

– Скажи, чтобы Ленка их не грызла, а училась ломать один о другой, – силу развивает. Надо, чтобы сила догнала интеллект, а то потом поздно будет.

– Ты перестанешь трепаться? Встретимся на Комсомольской площади, где обычно. Мне надо по делам в одно место, поэтому я могу задержаться.

– Газетку с оторванным уголком захватить с собой?

– До встречи, гуманитарий.

Я быстро собрался и выбежал из дома, чтобы успеть на нужную электричку.

Уф-ф. Успел, – с удовлетворением отметилось в голове, когда за мной захлопнулись двери. Надо бы сесть. Я увидел, как по проходу в мою сторону перемещается странный пассажир. Борода у него была как у Карла Маркса. Нелепо путаясь в длинном чёрном подряснике, и в зимней скуфье, нахлобученной на голову, мужчина лет сорока пяти еле тащил большую коробку из-под телевизора, перевязанную толстой верёвкой. Он добрался до меня и сел напротив, виновато глядя на потревоженный им народ и не зная, куда пристроить свой багаж. Люди тоже задевали его, морщась. «Уступить место? – подумал я. – Скажут, что сидя должны ездить люди, а не коробки. Будет неудобно».

Церковная одежда служителя была из простого материала, поверх неё надета чёрная потёртая кожаная куртка, из кармана которой торчали огромные грубо связанные варежки. Через плечо был перекинут ремень небольшой чёрной сумки. Он взглянул на меня и пояснил:

– Прихожанку одну бывшую в Можайске посещал. Ей ещё долго сидеть-держаться. Там начальник один гостинец передал, а как доставить его, не знаю, провожатых не нашлось. Всё никак не могу доехать.

После этого наш разговор сразу пошёл на «ты». Но в попутчике я почувствовал некую возвышенность и внутреннее достоинство. Фамильярности не было, а лицо казалось таким обычным, что его ни описать, ни запомнить. Глаза же его запоминались сразу. Людям вокруг нас отыскались места, и мы сели друг против друга, а коробку поставили между собой у окна.

– Какой самый характерный признак несовершенства, кроме любого заметного порока? – спросил я, чтобы скоротать полчаса.

– Эгоизм, – ответил мужчина с готовностью, будто ждал, что с ним заговорят. – В любом пороке – только он. И всегда против справедливости, потому что внутри него прячется личный интерес. Доброта как позолота с меди стирается, если человек не выдерживает. Каждое испытание проверяет истинную добродетель, когда затрагивается личный интерес, – вот и выходит на волю суть наша. Истинное бескорыстие вещь такая редкая на земле, что ей удивляются как чуду, когда встречают.

– Вы тоже?

– Нет, я лучше обрадуюсь. Только благодаря бескорыстию и живу. У меня знакомый художник был, так его жена мне операцию делала, а потом ночи сидела, пока осложнение не кончилось. Домой не уходила с работы, а жила рядом. Царствие ей Небесное. – Он перекрестился и вздохнул. – Человек была душевный. И муж её тоже…

Я молчал, а мужчина продолжил.

– Бескорыстие доказывает возвышенность над материальным, благами. А они-то и не дают нам понять назначение своё. Ну, к примеру, богатство не даётся для того, чтобы беречь его в сундуках или бросать на ветер. В нём придётся дать отчёт и ответить за добро, которое можно сделать при богатстве, но не сделано. И за все осушенные деньгами слёзы, которые не осушены.

– И за это может покарать Бог?

– Очень. Если деньги брошены тем, кто в них не нуждался, – это расточительство – противоположность бескорыстию. За это тоже.

– Да-а, кругом одни расточительные эгоисты – прошёл фэйс-контроль и бросаешь деньги налево и направо.

– Людей милосердных поболее, чем думают. Их не видят и не знают, потому что добродетель не пропуск, не пиджак, или что там носят через этот фэйс-контроль. Раз есть один бескорыстный, почему не быть десяти, а если есть десять, почему нельзя найти тысячу.

– Тогда почему так часто злые преобладают над добрыми?

– Да потому, что добрые слабы тем, чем сильны злые. Злые смелы, наглы и пронырливы. В этом смысле добрые робки, но если захотят, – победят злых. Сам не раз видел.

Если Бог дал кому силу и богатство, честный смотрит на них как на капитал для добрых дел и не тщеславится. Потому что знает, – Бог дал, и может отнять. Так и с властью – честный пользуется для возвышения человеков, а не подавления из гордости. Знает, что и ему нужно снисхождение и прощение слабостей. И эгоист будет наказан везде – и здесь, и там. Потому что радость – это любить и быть любимым, встретить сердце, которое симпатизирует. А у эгоиста этого нет, он видит, что все радуются любви и доброте, а отведать их не может.

– Что-то я мало видел эгоистов, страдающих от этого. Вот без любви страдают все.

– Было бы иначе, не творили бы столько зла.

– Может быть, вокруг столько зла, потому что перестали отличать его от добра. Разве их всегда легко различить?

– По Иисусу – поступать с другими так, как ты хочешь, чтобы поступили с тобой. Здесь не ошибёшься.

– А какая добродетель самая главная?

– Все. Она есть, когда сопротивляются дурной склонности. Высшая – жертва личным интересом для блага ближнего, если она для бескорыстного милосердия.

– Тогда кого можно назвать добродетельным человеком? Олигарх дал деньги на операцию ребёнку – его можно так назвать?

– Можно, если он всегда исполняет закон милосердия, любви и справедливости. Это один закон, а не три. И если он не сделал другим того, чего не хочет для себя. Но ещё надо, чтобы он сделал всё добро, которое мог бы сделать. Такие человеки являются добродетельными.

– А как понимать милосердие и любовь к врагам нашим?

– По Христу – доброжелательность во всём, снисхождение к несовершенству других, прощение обид. Возлюбить врага – не мстить и не творить новое зло. А надо бороться – борись, хоть бей, если надо.