Александр Гельманов - Древо прошлой жизни. Том IV. Часть 3. Эмблема Создателя

– Анхен, мы вернёмся за тобой.

– Да, я буду вас ждать.

– Прощай, моя хейрин, возьми его. Это амулет моей матери Берты. Пусть он светит тебе, когда весь свет погаснет вокруг тебя…

Проделав большую часть пути, всадники подкрепились и напоили лошадей. Привал закончился, когда Тидо сказал:

– Я знаю, что надо делать. Мы перевезём сундуки Коддля и спрячем их в другом месте. Я всё продумал, надо только незаметно достать повозку.

– Мы не можем пойти на это.

– Потому, что чужое богатство не приносит счастья? Оно мне не нужно.

– Коддль догадается, и мы всех переполошим.

– Зато нам поверят, и посадят его в подвал.

– Никто не поверит, что близкие предавали их. Не всё так просто, как думаешь ты. Я знаю Карла – он опередит нас, и тогда против нас будут все. Надо обезглавить змею, и хвост умрёт сам. А ты предлагаешь наступить на одну змею, чтобы зашипел весь клубок.

– Что же тогда делать?

– Готовиться к свадьбе. Если бы ты не упрашивал свою Анхен выйти за тебя замуж, а женился на ней, она бы послушала тебя и не пошла в служанки к врагу рода Эльзенов, чья кровь течёт в твоих жилах. Но в тебе взыграло ложное благородство, а в ней – гордость, за которые будете страдать оба. Рыцарь недоделанный.

– Она бы снова не согласилась.

– Ну, конечно, куда лучше прислуживать какому-то мерзавцу, чем своему мужу, и ждать, когда её возьмут за руку и перестанут спрашивать глупости! Спроси у Бутики, о ком всё время говорит её подружка Анхен Берг.

Они вскочили в сёдла и продолжили разговор.

– Густав, Анхен сможет вернуться в замок?

– Скоро, но не раньше, чем мы используем то, что она услышала, и чем оттуда уберётся Коддль. Или его повесят, но в том не будет нашей вины.

– Если бы герцог знал, что я его сын, он бы поверил, кто столкнул в пропасть моего сводного брата.

– Не знаю, Тидо, но, если наши сердца хотят справедливости, и слабый может изменить будущее. Тидо, есть одно дело, от которого ты можешь отказаться. Я должен ехать на охоту и не успею сделать его сам. Эта охота важнее добычи. Мне удалось найти верного союзника, от которого зависит, поверят ли в коварство Коддля и Нойгаута или нет.

– Говори, брат мой.

– Надо прокрасться ночью в дом Сильвестриуса и попросить его забыть о Матильде. Надень маску и возьми верёвку, боли ему не причиняй. Бросишь его на пол и изрежешь его поганую рясу там, откуда торчат его толстые, короткие и кривые ноги.

– Он мне противнее, чем крики уличных продажных девок и торговок на ярмарке в Мюнстермайфелде.

– Это не всё, Tидо. Скажешь ему, что в следующий раз спустишь с него шкуру живьём и пригласишь на первое свидание к нему Матильду вместе с сестрой. И не забудь сказать, что будешь следить за ним в церкви, чтобы ближе трёх шагов к ним не подходил, и даже дома, когда он спит. А если он ещё хоть раз посмеет выпороть кого-нибудь на площади или нажаловаться своему римскому папе, ему заткнут глотку кляпом, как всем сожжённым, свяжут и забьют до смерти самого. Хорошо, что он не перепутает тебя с сыном кузнеца, иначе ему конец.

– Всё исполню в точности… Густав, ты не хочешь говорить мне о беседе с самим Лютером?

– Ну что ты! Когда я что-то скрывал от тебя? Я хотел знать, почему на свете нет справедливости.

– Что он сказал тебе?

– Что люди понимают справедливость по-своему, а Закон Божьей Справедливости от них скрыт.

– Кем?

– Римом. Очень давно – большую часть времени после распятия Христа. И, главное, если понять этот закон, можно открыть Господа в своём сердце.

– Тогда я совсем не понимаю, чему учит Сильвестриус и Папа Римский.

– Церковь учит послушанию и смирению перед тем, во что заставляет верить под страхом насилия и смерти, остальное ты видишь сам.

– Когда за колдовство сожгли красивую Сесилию, он назвал ее ведьмой и сказал толпе, что всех непослушных в аду ждёт такой же вечный огонь. А Сесилия была непослушна, и в городе поговаривали, что она не смогла смириться с домогательствами священника. Выходит, что Матильду избили за то, что она любит своего жениха, а Сесилию сожгли за то, что не любит Сильвестриуса. Не понимаю.

– Чего не понимаешь? Почему он говорит о красоте души и тут же больно щипает женщин за титьки? Но Тидо, Господь вовсе не такой жестокий, как они говорят, а они так говорят потому, что жестоки сами. Сжечь живое существо заживо или подло обмануть кого-то очень непросто, и не сможет каждый.

– Не каждый? Тогда почему они могут сжигать людей по всей священной империи? Может, ты не хочешь признаться себе, что в кирхах империи собрались только такие, как наш святой отец Сильвестриус?

– В душе таких людей скопилось много страха и ненависти, даже если они поселились в их сердцах тысячу лет назад.

– Разве они могли поселиться в сердце тысячу лет назад? Не понимаю.

– Могли, и смогут опять. Душой ты понимаешь всё это, я же вижу, а если бы не понимал, копил бы в себе похоть и ненависть, как Сильвестриус. Но если бы ты убил его, душа его осталась бы такой же чёрной, какой была, и когда он вновь родится на земле, будет всех ненавидеть. Душа возрождается в этом мире, чтобы научиться любить.

– Густав, а ты тоже возродишься на земле?

– Конечно, мой сердечный Ловкач. Только я не знаю, кем, когда и где. А если мне опять повезёт, где-нибудь рядом возродишься и ты.

– Почему ты сказал «опять»?

– Потому, что мне кажется, что я тебя знаю очень давно. И никакие сокровища Коддля не могут изменить ничего. Я хотел, чтобы Мартин Лютер объяснил мне то, что никогда не говорят первым встречным. А ты мне не первый встречный, и всё, что я услышал, обязательно будешь знать ты. Нам не стоит обсуждать всуе дела Господни, важнее которых на свете нет. Поговорим, когда я вернусь с охоты.

– Хорошо. Кому же не интересно знать, что думает о церкви сам Мартин Лютер?

– Пока меня не будет, спроси себя: пошли бы римские папы на неисчислимые бесконечные зверства ради нескольких лет роскоши своего дворца, зная, что вечном аду их ждёт неугасимое и невыносимое пламя, которое никогда не превращает в пепел, как Сесилию. Эти злобные, но очень хитрые твари пытаются нас убедить, что их гнусные злодеяния во Имя Христа позволяют им считать церковь святой, себя – христианами, и достигать райской вечности. Как бы ни так. Вперёд!

Всадники пришпорили лошадей и поскакали во весь опор. Каменистая дорога шла вдоль левого берега Мозеля и была знакома с детства обоим друзьям.

Два следующих дня я отлёживался тюфяком, почти ничего не ел и лишь во вторник вышел немного подышать. В среду вечером, в начале седьмого, кто-то постучал в дверь, – это Хельга, мелькнуло в голове, больше некому.