Андрей Угорский - Бьеркезундская легенда

Редактор Михаил Морозов

Дизайнер обложки Александр Грохотов

© Андрей Угорский, 2022

© Александр Грохотов, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0055-2379-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Уважаемый читатель. Открыв эту книгу, ты сделал шаг к малоизвестным событиям прошедших Зимней и Великой Отечественной войн. В основе сюжетов лежат реальные исторические события и герои, многие из которых остались под своими настоящими именами, которые по соображениям достоверности и памяти, я решил не менять. Имена этих людей можно и сегодня найти на бронзовой плите монумента на Лютеранском кладбище в Кронштадте, на гранитных плитах братских могил в Выборге и на Киперрорте. Надеюсь, сюжеты книги позволят вам по новому взглянуть на историю нашей страны, на судьбы тех, кто остался в том времени навсегда.

Хочу поблагодарить моих друзей, оказавших помощь в создании этой книги. Особую благодарность хочу выразить моему школьному другу Михаилу Морозову за редакторскую работу над текстом.

Умереть в восемнадцать лет. Какой абсурд. Не поняв этот мир, только слегка ощутив красоту и прелесть жизни. Когда только начинаешь чувствовать, что-то понимать, и вдруг финал. Что думает человек, расставаясь с жизнью в таком невероятно юном возрасте? Попав в обстоятельства фатальности финала своей, такой короткой, жизни. Понимая, что смерти не избежать и она совсем близко…

В конце девяностых началась эпоха снятия секретности с некоторых военных документов. Совершенно случайно в мои руки попало письмо. Точнее, это была копия полуистлевшего письма, найденного в носовом отсеке погибшей немецкой подлодки U-250. Летом сорок четвертого, спустя несколько недель после гибели на выходе из пролива Бьеркезунд, ее подняли. Ее вскрыли в Кронштадте в сентябре сорок четвертого года. Там в носовом отсеке среди мертвых тел немецких подводников было найдено это письмо. Оно пролежало в архиве Балтийского флота более пятидесяти лет. В оригинале оно было написано на пожелтевшем листе, вырванном из журнала радиодонесений немецкой субмарины. Химический карандаш, расплывшиеся буквы, местами исчезающие части слов, написанные умирающим в задыхающемся отсеке человеком. Несмотря на частично потерянные буквы и слова, в конце письма четко читаемая подпись: Рудольф Пауэр.

Операция подъема подлодки сама по себе была подвигом наших моряков и водолазов. Она проходила под жесточайшим артиллерийским огнем и налетами люфтваффе. В ходе этой операции погибла группа водолазов и моряков Балтийского флота. Подлодку отбуксировали в Кронштадт с целью изучения новейших достижений в кораблестроении Германии. Полученные сведения были использованы для создания знаменитых подводных лодок проекта 613, а также первых самонаводящихся советских торпед.

Тела немецких подводников были захоронены на старом лютеранском кладбище в Кронштадте. Более сорока лет это кладбище и захоронение подводников зарастали травой и стирались из людской памяти.

В середине восьмидесятых с ветром перемен стала возвращаться человеческая память. Благодаря Народному союзу Германии по уходу за военными могилами захоронение было восстановлено.

В девяносто восьмом после восстановления текста письма и перевода с немецкого я отправился на лютеранское кладбище в Кронштадт. На огромном валуне бронзовая плита с сорока шестью немецкими именами и с именами двадцати человек экипажа морского охотника МО-105. Сто пятый был торпедирован U-250 незадолго до своей гибели.

Среди немецких имен – Рудольф Пауэр. Дата рождения – восьмое января двадцать шестого года. Именно его письмо оказалось в моих руках. Письмо восемнадцатилетнего немецкого мальчишки, оставшегося лицом к лицу с неминуемой смертью. Именно оно стало для меня стержнем истории, которая не давала мне покоя долгие годы. Среди имен экипажа охотника есть одно, о котором удалось кое-что узнать. Но об этом позже.

Мимо старой кельнской ратуши шел светловолосый мальчик. Строгие взгляды каменных королей и почетных граждан города преследовали его со стен. Это были высеченные в камне статуи. С детства ему казалось, что они смотрят на людей своими неподвижными глазами и что-то думают о прохожих своими каменными головами. Иногда он испытывал настоящее неудобство под их взглядами. Мальчика звали Рудольф. Когда дела в школе были не очень или совсем не очень, ему приходилось придумывать оправдание. Не успел подготовиться к уроку математики, помогал отцу месить тесто или выкладывать хлеб из печей. Или что-нибудь в этом роде. Больше всего он боялся строгого взгляда архиепископа Хильдебольда. Проходя мимо западной стены ратуши, он старался не смотреть в его сторону. Ему казалось, что первый кельнский епископ видит его насквозь. «Иду помогать отцу», – как бы в свое оправдание говорил Рудольф, пряча от статуи епископа глаза. После школы он всегда заходил в отцовскую булочную. Надо было носить только что испеченный хлеб и булочки из пекарни на прилавки. Это было пиковое время торговли, родителям требовалась помощь.

Пекарня Германа Пауэра, отца Рудольфа, находилась в цоколе старинного дома в ганзейском квартале, недалеко от городской ратуши Кельна на Марсплац. Отец с молодым помощником Паулем закладывал хлеба, батоны и булочки в печь затемно, чтобы постоянные клиенты ранним утром получали теплый, ароматный, с румяной корочкой товар. Рудольф всегда забегал в пекарню перед школой с одной целью – вдохнуть запах свежеиспеченного хлеба. Он отламывал мякиш, чтобы зажевать его на ходу, накрыв припасенным куском колбасы с маминой кухни. Это было непередаваемым удовольствием.

Перед войной в тридцать девятом, когда ночные факельные шествия нацистов стали обыденностью, он впервые увидел эту девочку. Она зашла в булочную отца по соседству с пекарней в сопровождении матери, высокой и стройной женщины, фрау Зильберман. Бэла, так ее звали. На ней были замшевый коричневый пиджак поверх льняного сарафана и гольфы на длинных стройных ногах. Ее черные густые волосы, заплетенные в две косы, и карие глаза контрастировали с обликом матери, светловолосой немки с арийской внешностью. Бэла была похожа на отца. Она была мишлингом первой степени, ее отец Наум Зильберман – чистокровный еврей. Бэла была яркая и красивая. Ее стройная фигура, доставшаяся от матери, делала девочку объектом внимания мальчишек старого ганзейского квартала. Рудольф, которому шел четырнадцатый год, разглядывал ее, расхаживающую по булочной.