Галина Долгая - Дивлюсь я на небо… Роман

– Не обижай старика, начальник, бери, однако, – добавил свое слово Федор.

Саша провел пятерней по волосам, пряча смущение.

– Ладно, спасибо! Только больше не приносите ничего. Не положено. Так вы, значит в селе живете? – усаживая гостей, спросил он, сменив тему.

– Ёминка в селе зимой жить. Отец мой русский дом строить, там, – старший удэгеец махнул рукой перед собой, – как казаки строить. Летом тайга другой дом жить.

– Кочуешь, значит, охотишься, – подвел итог Саша, – А ты? – перешел он к казаку.

Тот помолчал, раздумывая или придавая себе важности – Аня тогда так и не разобралась в его манерах – и, сомневаясь в своих же словах, ответил:

– А мы… что мы? Живем тута, однако…

Так и познакомились.

Пока Анна приторачивала мех к одному валенку, пришла Клава. Ей тоже нашлось место в одном из домов этого села. Саша подселил ее к немолодой молчаливой женщине, которая в прошлой жизни была врачом. Ее осудили за вредительство, разлучили с семьей. Отработав положенный срок в лагере, она получила призрачную волю – вернуться домой ей не позволили, а поселили здесь и разрешили врачевать. Докторшу звали Фаина Ефимовна. Аня встречалась с ней в поселковой лавке: худая, маленькая, с огромными карими глазами, которые только и оживляли ее лицо, потемневшее то ли от горя, то ли от летнего солнца. Говорила она резким прокуренным голосом, смотрела недобро. Аня обратила внимание на ее ладони – узкие, с длинными пальцами и очень сухой кожей, которая, казалось, может в любой момент лопнуть.

– Что это вы делаете? – снимая шерстяной платок, Клава привычно потрогала печь, убрала стул с дороги и подошла к хозяйке.

– Тише, ты, граммофон, Шурик спит еще, – Анна покачала головой, оглядываясь на зашторенную плотной занавеской постель сына. – Да валенки у него коротки, снег в них набивается, боюсь, как бы не простудился, вот решила пришить мех. Видела, как у местных сделано.

Клава присела рядышком на лавку, подняла конец шкуры, с удовольствием провела рукой по гладкому ворсу.

– Вы бы ему унты 10 10 Унты – невысокие сапоги с узкими носами, сшитые из кожи оленя. Украшались национальными орнаментальными вышивками. сшили лучше, чего шкуру на заплаты изводить!

– Так я не умею! – Аня закрепила нитку и взялась за второй валенок.

– Эка беда! Попросите жену Ёминка. Она быстро сошьет, да и красивые – с вышивкой.

Аня отложила работу, задумалась. Удобно ли ей просить у местных? Ведь не откажут, как же – жена начальника! Но Саша строго-настрого запретил без его ведома ни у кого ничего не брать и не просить, да и лишний раз носа из дома не высовывать.

«Сиди в избе, ребенком занимайся!» – так и сказал.

Но Аню тянуло к людям. Хотелось общения. К тому же на быт удэгейцев посмотреть интересно – когда еще в жизни такое будет? Да и будет ли…

И Аня решилась.

– Знаешь, Клава, а ты права! Где, говоришь, живут Ёминка?

Собрав какие-никакие гостинцы, она укуталась, как баба, и, оставив сына с Клавой, пошла в поселок.

Легкие снежинки – последний выдох ночной метели – мягко кружились в воздухе, обволакивая село снежным туманом. Мороз щипал нос и щеки, и Аня плотнее прижала к лицу пуховый платок. Выбравшись на центральную улицу – такую же заснеженную, но с колеей от недавно проехавших нарт, – Аня пошла на другой конец села, отсчитывая избы, как ее научила Клава. Ноги то и дело проваливались в снег и, в конце концов, сбившись со счета, Аня поняла, что дом Ёминка ей не найти. Возвращаться к себе ни с чем не хотелось, и она завернула в поселковую лавку – может там кто подскажет, как удэгейцев найти!

Рядом с избой, в которой располагался магазин, стояли нарты. Собаки, ожидая хозяина, не проявили к чужой женщине никакого интереса. Аня хотела погладить припорошенную снежком черно-белую голову лайки, но, не решившись, обошла упряжку и поднялась на крыльцо; потопталась, стряхивая налипший снег. Только хотела дверь открыть, как та сама отворилась, и в облаке теплого воздуха показался Тибеула Ёминка.

– Я видеть из окна женщина одна по дороге идти. Я узнать женщина, – он широко улыбался, отчего его глаза превратились в узкие щелки, а веера морщинок от их уголков пробрались под меховую остроконечную шапку с цветной кисточкой на макушке.

– Здравствуйте, – обрадовалась Аня и протянула руку, высвободив ее из варежки.

– Дом заходить, а то холод в дом забираться, – Ёминка потянул Анну за собой.

В магазине, облокотившись на прилавок, молодой казак ворковал с пышнотелой продавщицей. Аня сухо поздоровалась и заговорила с удэгейцем.

– Мне бы обувку для сына, я хотела жену вашу попросить сшить такие, как вы носите.

– Унты? – понял удэгеец. – Жена Ёминка шить! Почему не шить мальчишке…

– Спасибо! – Аня заулыбалась.

Снежинки растаяли на ворсинках ее платка и волнистой челке, и капли влаги сверкали на них, как хрустальные.

– Моя жена шить. Вы сидеть дома. Я сам приносить, – старик собрался уходить, прихватив котомку с товарами.

Но тут казак, наблюдавший за ними, привлекая к себе внимание, повысил голос:

– Так, говоришь, следы тигра видел?

Ёминка остановился и уставился на него черными бусинами глаз.

– Я говорить – видел, за Кривым Ручьем Хозяин ходить. Близко. Я собака ему оставить. Просил уходить, – Тибеула называл тигра хозяином, и Анна заметила недовольство на лице старика. – Ты всем говорить: «Не ходить за Кривой Ручей, не дразнить Куты-Мафа 11 11 Куты-Мафа, Амба, Хозяин тайги – так удэгейцы называют тигра. Приставка «мафа» – уважительное обращение, как к старшему. !» – с последними словами Ёминка сердито развернулся и вышел.

Анна посмотрела ему вслед.

– А почему не ходить? – спросила она, но дверь закрылась.

– А потому, барышня, – отозвался казак, – что тигр – опасное животное. Человека избегает, но может и сожрать. Ёминка лучше всех тут тигра знает. Он бы зря не говорил о нем, однако… Кто знает, что у него на уме…

– У Ёминка?

Казак рассмеялся вместе с продавщицей.

– У тигра!

Весь день Анна думала о тигре. Уссурийский тигр! Живой! Настоящий!

«Вот бы своими глазами посмотреть на него! – мечтала она, складывая вещи и играя с сыном. – А что, если пойти на охоту? – шальная мысль разбудила азарт. Анна была не из робкого десятка. К тому же, стрелять умела, и метко! Еще в Николаеве научилась. – Почему бы не поохотится? – размышляла она. – Оружие есть, проводник есть. Саша уговорит удэгейца. Подготовимся, время есть. Зима только началась. Не мы, так кто-нибудь другой убьет этого тигра. Те же казаки! Убьют и продадут китайцам. А у тех каждый тигриный ус в дело пойдет, не говоря о шикарной шкуре. Клава, помнится, рассказывала, что у тигра особенно ценятся усы, сердце, глаза и печень. Китайские знахари готовят из них лекарства, даже из полового члена! – Аня усмехнулась. – Ну, без члена мы обойдемся, а печенку я бы пожарила! Вон, Шурик бледный какой, ему бы тигриная печенка не помешала!»