Геннадий Харламов - Утерянный мир. Три пути

– Вы можете объяснить, что вообще происходит, где я нахожусь?

– Могу и расскажу. Люди давно перестали ценить то, что имеют, воюют, воруют, убивают. Нарушая все заповеди Божьи. Чем и вызвали на себя гнев Господень. Ад вышел наверх. Черти пожирают плоть грешников, утаскивая их с собой. У нас и так была глухая деревня, человек пятьдесят, не больше, а здесь на постоянной основе жило и того меньше. Вся наша связь с миром – телевизор да радио, ну иногда с продуктами в местный магазин экспедитор какие-то новости подкидывал. Тем утром телевизор и радио замолчали навсегда, продукты не завезли, у нас и раньше связь пропадала, но электрик из райцентра устранял, за неделю точно, а в этот раз не приехал. На второй неделе люди начали уезжать: кто в райцентр жаловаться, кто к детям, кто к друзьям, а все одно – не вернулись.

– А сколько времени с того момента прошло? Ну, как все отрубилось?

– Ну, посчитай сам, зимой началось, а нынче июнь заканчивается… с полгода, выходит.

«Бред! Какие черти? Какой апокалипсис? Что за бред?!» – подумал я, но говорить это не стал.

– Вижу, сомнения у тебя, могу тебя понять, нужно время и смирение. Новые времена наступили – темные. Но ты можешь быть спокоен, пока ты здесь, тебе ничего не угрожает. Данила покажет тебе, где ты будешь жить, и расскажет правила.

– Если я в гостях, значит, я могу уйти? – спросил я с явной долей надежды на положительный ответ. Но в ответ услышал лишь смех:

– Уйти? Не-е-ет, уйти ты не можешь, по твоим следам черти нас выследить могут, уйти нельзя, жить будешь здесь и работать, за это безопасность и еду тебе гарантирую… Данила! – прокричал он в конце своей речи, явно не желая слушать мой ответ. В комнату зашел здоровяк и жестом показал мне на выход. Я вышел на улицу, Данила положил тяжелую волосатую руку на мое плечо.

– Слушай и запоминай: каждое утро ты выходишь на работы, что делать, тебе расскажу я. Кто не работает, тот не ест. Во время работ говорить с другими нельзя, отдыхать без команды нельзя, покидать двор без разрешения нельзя. К Михал Степанычу напрямую обращаться нельзя. За непослушание будешь наказан. Все понятно?

– Это похоже на рабство, разве нет?

– Не задавай глупых вопросов и скажи спасибо Михал Степанычу за то, что не наказал тебя за убийство Гоши на заправке. Берешь сейчас косу и идешь косить траву. Потом относишь ее в угол и утрамбовываешь.

Я с косой в руках я растеряно побрел выполнять работу. В моей голове уже был план побега. Днем отработаю, усыплю бдительность, а ночью сбегу.

Руки не слушались меня, и коса лишь приминала траву, то и дело застревая острым носом в земле. Я периодически опускался на коленки и дергал траву руками, чувствуя на себе взгляды и насмешки. Все были заняты разной работой: кто-то возился в огороде, совершая непонятные для меня действия, кто-то подметал двор, кто-то мыл окна в доме. Очевидно, что сельскохозяйственные дела были для меня чужды. День пролетел очень быстро. Два трутня у сена в углу так и не пошевелились, просидев весь день на месте. Ближе к вечеру во двор вышел Данила и скомандовал: «По домам!» Все послушно сложили инструменты и разбрелись по сараям. Данила раздал каждому по паре вареных картошек и захлопнул дверь, засов снаружи задвинулся, перекрыв все мои планы на ночной побег. Я взял картошку, сел на пол, оперся спиной на прохладную стену сруба и начал жадно есть. В углу стояло деревянное ведро, наполовину наполненное водой, пол был из досок, посыпанных сухой соломой. Поев и осмотревшись, я подошел к Тимофею Ильичу, чтобы продолжить утренний разговор.

– Что происходит здесь? Вы можете рассказать?

– А что ты хочешь услышать? Ты же с Михаилом Степановичем разговаривал уже, он должен был рассказать. Я хоть и не верую ни в Бога, ни в черта, но люди, действительно, исчезают после того, как телевизор, радио и сотовая связь пропали, мы тут совсем оторванными от мира стали. Егорку-то, – он махнул рукой в сторону играющего в сене мальчика, – после каникул родители не забрали, так жена моя в город и поехала узнать, происходит чего, да так и не вернулась, как и остальные. У Михаила ведь тоже жена пропала, тоже уехала, да и не вернулась.

– А вы почему не поехали жену искать, узнать, что там случилось?

– Странные обстоятельства у оставшихся здесь страх вызвали, да и куда мы поедем? Здесь, кроме Егорки, старики одни, всем за семьдесят. Что мы можем?

– Михаил Степанович – кто? Почему он здесь всем заправляет? Вы же как в рабстве у него.

Дед почесал затылок, тяжело выдохнул и продолжил:

– Да как тебе сказать, он фермер, ну или был им, во всяком случае, у него большое хозяйство, парней во дворе видал? Дети его, Ферка сам к нему пришел, говорит, родители его пропали, жить за работу попросился. Все ведь с этого и началось, мы старые, хозяйств уже почти ни у кого нет, запасы кончились, и начали приходить к нему. Он говорит, мол, ты работай на меня, а я тебе еду. Вот потихоньку до такой рабской формы самовольно и докатились. Бугай Данила, брат его двоюродный, ходит тут на манер надсмотрщика. Не бьет никого – и то ладно, да и не за что, работают все хорошо, кормят, а что еще на старость лет надо? Я вот что думаю. Ты молодой, тикать тебе отсюда надо, нечего тебе тут делать. Мы свой век доживаем, а у тебя вся жизнь впереди.

– А Егорка?

– А, что, Егорка? Куда я его дену? Я в ответе за него сейчас, – дед бросил кусочком шкурки от картофеля в спящего калачиком цыганенка и подозвал его к себе.

– Я надеюсь, ты еще помнишь про должок?

– Конечно, помню, а чего делать-то надо? – ответил сонный Ферка.

– Его вывести надо, чтобы ушел отсюда по-тихому, – сказал Тимофей Ильич, кивнув головой в мою сторону, перейдя на шепот, периодически посматривая на Егорку, чтобы убедиться, что он спит и не слышит их разговора.

– Что-нибудь придумаю.

– Ну да, долг платежом красен, а теперь иди спать! – скомандовал ему дед.

– Что за долг-то? – спросил я, не скрывая своего любопытства.

– Помог я ему, было дело, когда табор еще неподалеку от нашей деревни стоял. Давай спать, утро вечера мудренее, – проговорил Тимофей Ильич, зевая во весь свой беззубый рот.

Это была первая ночь, в которую мне ничего не снилось, я был настолько вымотан, что сразу после разговора отключился. Проснулся от прикосновений к моему плечу, открыл глаза, передо мной стояли Тимофей Ильич и Ферка.

– Ферка выведет тебя и покажет направление, куда идти, там километров 30 ходу, будет другая деревня, Кочнево, запомни, там тоже есть люди, во всяком случае, так говорят, своими глазами не видал. «К вечеру должен добраться», – сказал дед.

– Давай-давай, только по-тихому, – быстро говорил шепотом цыган.

Мы подошли к дальнему углу избы, он отодвинул в сторону солому и две доски на полу. В стене образовался лаз, который вел за территорию селения. Сарай стоял, как я уже говорил, в углу, но не был огорожен забором, сам выполняя его роль. Я по-пластунски пролез в отверстие, стараясь делать это максимально тихо, выбравшись, сел на корточки, Ферка высунулся по пояс, лежа на земле, какое-то время вглядывался в еще темный, несмотря на ранний рассвет, лес, после чего уверенно показал пальцем на узкую тропинку, коих здесь было много, и сказал: