Ольга Хейфиц - Камера смысла

– Вы очень вдохновляюще рассказываете, Платон.

– Да, пожалуй, если ничего не выйдет с наукой, стану турагентом.

Мы провели незабываемые семь дней на этих склонах. Аня (я звал ее на русский манер, мне казалось это очень сексуальным) отлично каталась, стремительно и отважно, очертя голову. Это был рай. Днем мы несколько раз поднимались в горы, эти хрустящие вершины нельзя было пропустить. Ранним вечером в ресторане с эмблемой оленя ели фондю, его там подают с маленьким картофелем и трюфельной пенкой, запивали глинтвейном; грелись у камина, забирались в постель уже в восемь вечера и не выбирались оттуда до полудня. Она была как сгусток сладости, ею было невозможно пресытиться.

Я обожал засыпать рядом с ней. Я ощущал тепло ее тела, краем глаза видел, как она листает какой-то альбом, поправляет очки, мизинцем сдвигая их вверх по переносице, чувствовал запах ее волос. Мне было очень хорошо.

А потом я сделал ей предложение.

– О, и как это произошло?

– Довольно быстро. Мы были вместе примерно полгода, когда наш сын впервые намекнул о своем скором появлении. Анна так растерялась, когда обнаружила себя беременной! Это было очень забавно, взрослая женщина, а такое впечатление, что не знала, как дети появляются на свет. И, как ни странно, нас обоих это привело в восторг! Я полагал себя безнадежным эгоистом, однако мир не только не рухнул, но даже приобрел свежие краски. Пришлось расширяться, что-то решать, думать по-новому… Собственно свадьбы не было, мы расписались в ратуше и пошли обедать в пиццерию через дорогу. Так… вот, нашел… – Платон ткнул пальцем в клавиши ноутбука, нажал на кнопку проектора. На стене появился небольшой экран. – Вот, посмотрите, наши первые месяцы в Беркли. Это декабрь, в марте уже появился Давид. Мы тогда сняли домик побольше, и Анна бесконечно выбирала какие-то пледы и сервизы. Мне потом приходилось слышать об этом синдроме «гнездования» у беременных, но в те дни я не уставал удивляться, чего только не придумают женщины…

Я ехала домой в такси. В голове, словно красивое кино, крутились десятки чудесных моментов из домашнего архива профессора Вальтера. Вот Анна в длинном пальто имбирного цвета стоит на берегу озера, ее глаза тоже цвета имбиря, а в руках – половина багета, и она кормит хлебом птиц. А вот Анна с маленьким Давидом, похожим на сноп радостного смеха, сидят в одинаковых растянутых футболках за столом и рисуют что-то в большом альбоме, вокруг разбросаны карандаши. Давид то отвлекается и хохочет, то внимательно выводит что-то синим, а она подняла голову и счастливо улыбается в лицо тому, кто за кадром. Платону. А вот – теплая калифорнийская зима: Платон и Анна в одинаковых плащах стоят на берегу залива. Он обнимает ее, почти утопив в объятиях, и они смеются.

– Профессор, давайте поговорим о желаниях. Вы успешный ученый, многого достигли, вы всегда мечтали об этом?

Мы сидели с профессором Вальтером на лавочке в одной из боковых аллей кладбища Пер Лашез и кормили птиц. Я уже привыкла к его оригинальным и порой даже маргинальным идеям и к тому, что от случая к случаю мы встречались в самых неожиданных местах. В прошлый раз я забирала его из подозрительного вида салона, где он приводил в надлежащий вид одну из своих татуировок. Сегодня он изъявил желание прогуляться среди склепов и памятников.

– А давайте сделаем из меня Фауста? – профессор Вальтер усмехнулся. – А что, получилось бы забавно и весьма в духе расхожих представлений о моем изобретении. Да и место подходящее, – он повел рукой. Обитель смерти. – Самое время сейчас раскрыть вам рецепт эликсиров сатаны. Или давайте лучше я разглашу вам условия своего контракта. Правда, не всем он покажется выгодным.

– Может быть, не будем шокировать общественность? Хотя… тут на ваше усмотрение. Тем не менее я имела в виду несколько другое. Ну серьезно, вы же мечтали? Наверняка у вас были какие-то заветные желания?

– Я отвечу – да, иначе рискую прослыть человеком без фантазии, а это было бы обидно, —мой собеседник потянулся за очередной булкой, разломил – из-под треснувшей корочки фонтаном брызнули ароматные белые крошки. Голуби и сойки засуетились.

– Разумеется, были мечты, куда же без них. Однако я вам вот что скажу: наш рассудок весьма спесив и порой навязывает нам в желания то, чего нам совсем даже и не нужно. К сожалению, так происходит часто, гораздо чаще, чем мы в силах заметить.

– Вы имеете в виду, что мы сами не знаем, чего хотим? – я положила на скамейку сумку, сверху пристроила диктофон.

– Я имею в виду лишь то, что сказал. Мы хотим того, о чем не знаем, а знаем то, чего на самом деле не хотим.

– Давайте раскроем тему, если вы не против.

– Взгляните на птиц, – продолжал профессор. – Они хотят есть и не стесняются отталкивать друг друга в погоне за хлебом. Они не пытаются сделать вид, что не интересуются едой, чтобы прослыть приличными людьми. Да и с чего бы, они ведь – птицы. Окей? Остановимся на этом примере. А теперь вернемся к нам. Нам с детства внушают некий перечень правил. Кодекс морально ответственного человека. Чего в нем только нет. И надо быть скромнее в запросах, и не выходить за рамки, и не повышать голос, всегда слушать старших и не завидовать более успешным. Не знаю… не представляю, чего в жизни можно достичь, исходя из этих правил. Никакой свободы самовыражения, никакого эгоизма, спортивной злости, конкуренции и амбиций. Амбиции – вообще двигатель прогресса. А мое самое любимое: желать денег и славы – грешно. Вот так. То есть трудиться в поте лица не грешно, а денег за это хотеть – очень даже! – ветер был довольно свежий, и профессор приподнял воротник кашемирового пальто.

– Вы считаете по-другому?

– Желание жить хорошо, желание красоты и земных радостей – есть знак культурного разума и воспитуемой души, моя дорогая. За собой нужно следить, держаться достойного уровня, исходить из высоких потребностей. Иначе к чему вообще весь научно-культурный прогресс?

– Не могу не согласиться с вами, Платон. Но как вы воспитывали сына, абсолютно либерально?

– Для себя я решил так: воспитание – это такой способ закаливания характера, в целом весьма нужный, но его легко спутать с навязыванием правил, подходящим далеко не всем, – он замолчал. Облокотился на скамейку и прикрыл глаза. Солнце, с трудом пробившись сквозь низкие облака, поцеловало его в правую щеку. Он вздохнул и улыбнулся.

– Отличная погода сегодня! В самый раз для прогулки, если не засиживаться, – сказал Вальтер. – Давайте пройдемся немного?

Он поднялся, бросил пернатым остатки хлебного пиршества.

– А теперь вернемся к птицам. Они повинуются естественным законам, и закон этот гласит – будь тем, кто ты есть. И все. Только людям свойственно хотеть чего-то и одновременно ненавидеть себя за свои желания, – заметил он, отряхивая руки от крошек.